Где проходил 4 вселенский собор. Вселенский iv собор. Политические причины созыва
Для обвинения Диоскора и окончательного отвержения евтихианской ереси нужен был собор, и император Маркиан предложил созвать его. Но папа Лев перед лицом своего фактически уже состоявшегося триумфа и поражения монофизитов переменил отношение к созыву собора, на чем он настаивал ранее в переписке с Феодосием. Теперь он больше не видел в нем надобности и в связи с этим писал Маркиану: «Нам довольно вашей ревности о вере; мир возвращается в Церковь, а через Церковь и в государство. Удовольствуемся же тем, что внушает вам Бог, и не будем производить больше прискорбных споров, одно бесстыдство которых есть уже позор для Церкви. Будем стараться по возможности избегать поднимать нечестивые и безрассудные вопросы, которые Святой Дух учит нас заглушать при первом их появлении; нехорошо постоянно исследовать то, во что мы должны верить, как будто тут может быть место сомнению; и теперь должно быть известно, что мнения Евтихия нечестивы и что Диоскор, обвинивший Флавиана, погрешил против веры» .
Но известное Льву Великому и императору Маркиану нечестие Евтихия не было столь же хорошо известно в Египте (где Диоскора по-прежнему поддерживало большинство христиан, в особенности среди коптов), а также многим монахам не только в Египте, но и в Сирии, Палестине и даже в Константинополе, где у Евтихия осталось немало сторонников. Подозрение, что в томосе Льва содержится прикровенное несторианство, высказывалось епископами Иллирика. И если в самом Риме монополия на истину престола апостола Петра (позднейшая формула «Roma locuta est» – «Рим сказал» обозначала окончание богословского спора после того, как Римская кафедра высказала свою позицию по теме этого спора) все более воспринималась как само собой разумеющаяся, то это не значит, что подобную идею разделяли на Востоке, где высший учительный авторитет Церкви отождествлялся с Вселенскими соборами. Этой мысли придерживался и император Маркиан. В ходе дальнейшей переписки папа вынужден был согласиться с созывом собора.
17 мая 451 года император Маркиан от своего имени и от имени своего соправителя Валентиниана издал адресованное митрополитам послание о созыве Вселенского собора в сентябрьские календы, то есть в начале месяца, в Никее, прославленной тем, что в ней при святом Константине состоялся I Вселенский собор, отвергший ересь, потрясшую Церковь: «Победители Валентиниан и Маркиан, славные, триумфаторы, постоянные императоры, ко всем благоговейнейшим епископам всех стран. Всем занятиям должны быть предпочитаемы божественные дела. Ибо мы верим: при благоволении всемогущего Бога общество будет сохранено и улучшено. А так как возбуждены некоторые недоумения касательно нашей православной веры, о чем свидетельствует и послание боголюбезнейшего архиепископа славного города Рима Льва, то нам благоугодно было, чтобы состоялся святой собор в Никее, городе вифинском… А кто отвергнет имеющий быть вселенский и целому миру полезный собор, тот и погрешит пред Самым Божеством и оскорбит наше благочестие. Да ведает также твоя святость, что и наше величество будет находиться на этом почтенном соборе, если только какие-нибудь государственные нужды не задержат нас в походе» . Митрополитам предлагалось взять с собой в Никею столько находящихся в их юрисдикции епископов, сколько они сочтут необходимым.
В конце лета имперская почта доставила в Никею епископов из Иллирика, Азии, Сирии, Палестины, Египта. Запад представлен был лишь легатами папы: епископом Лилибеи Сицилийской Пасхазином, епископом Асколийским Люценцием и римским пресвитером Бонифацием (который прибыл в Никею вместе с нотарием), а также двумя епископами из Африканского диоцеза. В Никею по своему произволению стекались также неравнодушные к исходу предстоявшего собора клирики, монахи, миряне. Обстановка в городе из-за скопления разномыслящих и отчасти беспокойных людей складывалась напряженная и нервозная. Возникли трудности со снабжением скопившегося люда пропитанием. В связи с этим августа Пульхерия распорядилась удалить из Никеи монахов и мирян, которые прибыли в этот город самовольно, без дозволения своего епископа.
Между тем прошли сентябрьские календы, а император Маркиан, занятый организацией обороны Иллирика и Фракии от вторжения полчищ Аттилы, не являлся на собор. Съехавшиеся в Никею епископы попросили Маркиана разрешить начать соборные деяния в его отсутствие, но император, опасаясь возникновения на соборе беспорядков, подобных тем, которые уронили в грязь репутацию второго собора, созванного в Эфесе, отклонил эту просьбу и распорядился изменить место проведения собора, чтобы он проходил поближе к столице. Выбор пал на другой вифинский город – Халкидон, расположенный на азиатском берегу Босфора, напротив Константинополя: «Если угодно будет вашему благочестию, – писал он в послании епископам, съехавшимся в Никею, – благоволите перейти в город Халкидон. Туда не замедлим мы явиться, хотя нас и задерживают здесь общественные дела. Ибо, признаем мы, всему надлежит предпочитать то, что споспешествует истине и православной вере, а также миру и благоустройству святых кафолических Церквей» .
Переезд в Халкидон завершился в начале октября. В «Церковной истории» Евагрия Схоластика прекрасно описано место, где состоялся собор, – храм святой Евфимии, не сохранившийся до наших дней: к этому храму «ведет плавно поднимающаяся дорога, поэтому путь в храм мученицы не труден для приходящих, которые, попадая в ограду храма, неожиданно для себя оказываются наверху, так что глаза, обозревая все с этой высоты, видят и стелющуюся гладкую и ровную равнину, зеленеющую травой, волнуемую нивами и услаждающую взор видом разнообразных деревьев, и горы, заросшие лесом до самых вершин, сводообразно поднимающиеся и горделиво возвышающиеся, и изменчивые воды, то багровеющие в покое и кротко и радостно играющие с высокими берегами там, где нет ветра, то кипящие и бушующие волнами, с приливом и отливом своевольно влекущие за собой гравий, водоросли и легкие ракушки. Храм расположен напротив Константинополя, так что он прекрасно смотрится на фоне этого столь великого города. В священной ограде находятся три огромных здания: одно – открытое, украшенное со всех сторон колоннами и продолговатым двором; другое за ним – почти равное ему по ширине, длине и колоннам, отличающееся лишь тем, что покрыто крышей; у его северного крыла, поднимающегося к солнцу, – круглое здание в виде ротонды, обрамленное внутри искусно украшенными колоннами из одних и тех же материалов и одинаковой высоты. Они возносят ввысь под самую крышу верхний этаж, так что, (находясь) там, желающие могут молиться мученице и присутствовать при таинствах. Внутри же ротонды, в ее восточной части, расположена прекрасная часовня, где пресвятые останки мученицы пребывают в продолговатой раке… чрезвычайно искусно сделанной из серебра» .
О числе участников собора есть разные данные. В историю он вошел как собор 630 отцов. Среди них, очевидно, числятся и те епископы, кто лично не присутствовал в Халкидоне, но за которых другие епископы, обычно их митрополиты, уполномочены были поставить подписи под соборными актами. «По официальным документам число членов его доходило до 630… Сам собор в письме к папе Льву насчитывал 520 членов» . В любом случае это был самый представительный по числу участников Вселенский собор. В нем участвовали предстоятели Церквей: Константинопольской – Анатолий, Александрийской – Диоскор, Антиохийской – Максим, Иерусалимской – Ювеналий; легаты епископа Рима. Император Маркиан не явился в Халкидон ко дню открытия собора, 8 октября, но направил туда своих представителей – 18 высших сановников во главе с магистром армии консулярием и патрицием Анатолием, который и председательствовал на большей части соборных заседаний. Два нотария императорской консистории, Вероникиан и Константин, исполняли должности соборных секретарей и переводчиков, переводя оглашаемые документы с латинского на греческий или с греческого на латинский язык.
Сановники во главе с патрицием Анатолием заняли места у алтарной преграды. Напротив них стояли скамьи для обвинителей, обвиняемых, просителей и свидетелей. Отцы собора восседали справа и слева от президиума между колоннами, ряды которых простирались от входа в храм до алтаря. С одной стороны от президиума разместились папские легаты, затем архиепископы Константинополя и Антиохии, архиепископы Кесарии Каппадокийской Фалассий и Эфеса Стефан и далее митрополиты Сирии, Азии и Понта и за их спинами зависевшие от них епископы. Противоположную им сторону заняли места архиепископы Александрийский Диоскор, Иерусалимский Ювеналий, епископ Ираклии Македонской Квинтилл, представлявший архиепископа Фессалоник, епископ Бизийский Лукиан, представлявший епископа Ираклии Фракийской Кириака, и епископы Египта, Палестины и Иллирика. Распределение епископов по местам соответствовало не только расположению епархий, но и позиции, которую занимало большинство из них до «разбойничьего собора» и отчасти на нем самом, так что единомышленники или покровители Евтихия оказались в левой части храма, а их оппоненты – в правой. Посредине церкви на подвижном переносном аналое лежало Евангелие.
Первым на заседании собора, состоявшемся 8 октября 451 года, взял слово папский легат Пасхазин. Выйдя на середину храма, он сказал, обращаясь к сенаторам и другим сановникам, занявшим место в президиуме: «Блаженнейший и апостольский епископ города Рима, главы всех Церквей, дал нам повеление, которым он удостоил приказать, чтобы Диоскор… не присутствовал на соборе; если же он попытается сделать это, то был бы изгнан… Итак, если ваша знатность повелит, то или пусть он выйдет, или мы удаляемся» . Сановники попросили объяснить, в чем состоит вина Диоскора. В ответ епископ Бизийский Луценций сказал, что он восхитил себе право судьи над епископами и «дерзнул составить собор без авторитета апостольского престола, чего никогда не было и не должно быть» . С канонической и исторической точек зрения утверждение, что такого никогда не было и быть не должно, весьма сомнительно. Президиум не выполнил требования легатов об удалении Диоскора: поскольку обвинение против него было выдвинуто, его следовало доказать.
Диоскору предложили сойти со своего места и занять скамью в середине храма, где находились места для обвинителей и обвиняемых. Процесс и в государственных судах, и в судах церковных, в соответствии с нормами римского и канонического права, носил характер частного обвинения, поэтому для рассмотрения дела нужен был добровольный обвинитель. Эту роль взял на себя опытный в прошлом юрист епископ Дорилейский Евсевий, низложенный на «разбойничьем соборе» по предложению Диоскора. Евсевий начал с того, что огласил поданное им на имя императоров Валентиниана и Маркиана прошение о ревизии результатов «разбойничьего собора»; в этом прошении Евтихий именовался еретиком. Выслушав содержавшееся в нем обвинение, Диоскор потребовал зачитать протоколы II Эфесского собора, с чем согласился и Евсевий. Диоскор, однако, настаивал на том, чтобы прежде чтения протоколов было произведено «исследование» «веры» , иными словами, он хотел увести отцов собора от обвинительного процесса в сторону богословской дискуссии, видимо, искренне полагая, что ему удастся доказать несторианские заблуждения своих оппонентов. Но председательствовавшие на соборе сановники предложили начать с оглашения документов.
После прочтения послания императора Феодосия Диоскору, в котором епископу Феодориту Кирскому воспрещалось присутствие на соборе в Эфесе, «славнейшие сановники и знаменитейший сенат (как сказано в соборных деяниях) сказали: “Пусть войдет и почтеннейший Феодорит, чтобы участвовать в соборе, потому что ему и святейший архиепископ Лев возвратил епископию, и священнейший и благочестивейший император повелел присутствовать на святом соборе”» . Когда блаженный Феодорит вошел в храм святой Евфимии, с той стороны, где расположились епископы Египта, Палестины и Иллирика, раздались возгласы: «Помилуйте, вера погибает; его изгоняют правила; изгоните его вон»; а на другой стороне храма восклицали: «Мы подписались на неписанной бумаге; нас били, мы подписались. Вышлите вон манихеев; вон изгоните врагов Флавиана; вон изгоните врагов веры». Диоскор, обвиняя оппонентов в сочувствии Феодориту, сказал: «Почему изгоняется Кирилл, который был анафематствован им?» В ответ он услышал: «Диоскора, человекоубийцу, вон изгоните. Кто не знает действий Диоскора?» . Собор начинался с жесткого противостояния его участников, одни из которых подозревали других в скрытом несторианстве, а те в свою очередь своих оппонентов – в единомыслии с Евтихием. Шум не смолкал долго, пока президиум не потребовал самым жестким образом прекратить его.
Возобновилось оглашение документов, продолжавшееся до вечера. Попутно сановники вели допрос участников «разбойничьего собора» о ходе его заседаний и об их участии в них. С особым пристрастием допрашивали обвиняемого – Диоскора. И он, как замечает А.В. Карташев, «вел себя, как узкий фанатик, мужественно. Большинство же епископата его предавало, ссылаясь на террор Диоскора. “Ах, бедненькие, они боялись! – издевался над ними Диоскор. – Это христиане-то боялись! О, святые мученики, так ли вы поступали?!”» .
После прочтения послания святителя Кирилла к Иоанну Антиохийскому 433 года и изложения веры святого Флавиана, составленного им по требованию императора Феодосия в канун «разбойничьего собора», с обеих сторон раздались возгласы о православии и единомыслии обоих святителей. Президиум предложил всем участникам собора высказаться о православии Флавиана. Один за другим епископы, начиная с папского легата Пасхазина, вслух выражали свое убеждение в том, что Флавиан не уклонился от Православия. В этом смысле высказались архиепископы Анатолий Константинопольский, Максим Антиохийский, Фалассий Кесарийский. Архиепископ Иерусалимский Ювеналий, исполнявший на «разбойничьем соборе» в Эфесе должность заместителя председателя, вместе с другими епископами Палестины в знак перемены своего отношения к святителю Флавиану встал и перешел с левой стороны храма на правую. За ними последовали епископы Иллирика и четверо из 19 епископов Египта. Диоскор, спрошенный, как обвиняемый, последним, стоял на своем: «Очевидно, что Флавиан осужден за то, что признавал два естества после соединения. Я же имею свидетельства святых отцев Афанасия, Григория, Кирилла во многих местах, что не должно признавать двух естеств после соединения, но одно воплотившееся естество Слова» .
Секретарь собора Вероникиан продолжил оглашение документов. Ввиду того, что значительным большинством участников собора было выражено убеждение в православии святого Флавиана, епископы, ранее участвовавшие в его осуждении, стали оправдываться тем, что в Эфесе на них оказано было давление, в котором они обвиняли уже не одного только Диоскора, но и других ключевых деятелей «разбойничьего собора».
В завершение первого дня соборных деяний президиум собора – «славнейшие сановники и знаменитейший сенат» – вынес постановление: «Мы усматриваем, что точнейшее исследование о православной и кафолической вере должно быть тщательнее произведено в следующий день в присутствии собора. Но так как оказывается, что блаженной памяти Флавиан и почтеннейший епископ Евсевий осуждены несправедливо… то нам кажется справедливым и богоугодным, если благоугодно будет… государю нашему подвергнуть тому же наказанию имевших тогда власть и председательство на соборе» . Аресту подверглись Диоскор Александрийский, Ювеналий Иерусалимский, Фалассий Кесарийский, Евсевий Анкирский, Евстафий Беритский и Василий Селевкийский. Все они, по заключению сановников, представлявших императора, подлежали за учиненные ими беззакония извержению из сана. Заседание закончилось пением Трисагиона – Трисвятого, впервые зафиксированным документально, – по преданию, этот гимн стал употребляться впервые в Константинополе при святом архиепископе Прокле. После пения долго еще продолжались восклицания, отраженные в соборных «Деяниях»: «Многая лета императорам! Нечестивый всегда бегает! Диоскора Христос низложил. Это – справедливый приговор; это – святый собор… За мучеников Бог отомстил» . В заключение президиум затребовал от участников собора письменного изложения веры.
Второе заседание, традиционно датируемое 10 октября, хотя «современный исследователь актов Халкидонского собора Е. Хрисос датирует его 14 октября» , проходило без участия Диоскора и других ранее арестованных епископов и было посвящено исследованию веры – христологическому учению Церкви. В самом начале заседания выяснилось, что требование президиума предоставить свои изложения веры было проигнорировано участниками собора. Епископ Севастопольский Кекропий, выражая настроение большинства, сказал: «(Когда) возникло дело Евтихия, образец в отношении к нему дан святейшим архиепископом Рима, и мы следуем ему и все подписались под посланием» . Некоторые из отцов при этом ссылались на 70-е правило III Вселенского собора, интерпретируя его содержание как запрет на составление новых символов. Зачитаны были Никейский символ в его оригинальной редакции и потом символ 150 отцов II Вселенского собора – из сохранившихся древних актов именно в «Деяниях Халкидонского собора» впервые приводится его текст. Оглашены были послание святителя Кирилла Иоанну Антиохийскому и томос Льва Великого Флавиану, а также отрывки из творений святых Илария Пиктавийского, Григория Богослова, Амвросия Медиоланского, блаженного Августина.
Епископ Никопольский Аттик выразил сомнение в православии некоторых мест из томоса папы Льва; для исследования соответствующих выражений из томоса он предлагал огласить «12 анафематизмов» святого Кирилла, но президиум, зная, что «анафематизмы» Кирилла служили орудием в руках Евтихия и его единомышленников, отказал в этой просьбе Аттику. Комментируя этот момент соборных деяний, В.В. Болотов писал: «Если бы вопрос был поставлен открыто, как предлагал Аттик, то нужно было бы пересмотреть всю догматическую деятельность Кирилла, и тогда бы открылось, что не всякая строка из сочинений Кирилла должна быть принимаема Церковью к сведению, а тем более к догматическому руководству… Святитель Кирилл в своей полемике с Несторием дошел до крайностей» . Правда, сам Аттик стремился, конечно, к тому, чтобы было сделано противоположное заключение, подрывающее авторитетом святого Кирилла значимость диафизитских выражений из томоса Льва Великого, которые расходились с формулой Кирилла о «единой природе Бога Слова воплощенного». Не желая рисковать, представители императора для убеждения или переубеждения сомневающихся в богословской безукоризненности томоса предложили образовать специальную комиссию под председательством архиепископа Константинопольского Анатолия, которой и было поручено составить согласованный проект соборного ороса. В конце заседания иллирийские епископы просили сановников освободить арестованных иерархов и допустить их на собор, но в этой просьбе им было отказано.
13 октября епископы заседали в отсутствие сановников под председательством папского легата Пасхазина. Это заседание было посвящено суду над Диоскором. Первым нотарием собора архидиаконом Константинополя Аэцием было оглашено адресованное собору прошение епископа Дорилейского Евсевия, в котором он, изложив преступные действия Диоскора, предпринятые против него и против почившего святителя Флавиана, настаивал: «Постановите: что все учиненное против нас не имеет силы; что документы, против нас несправедливо составленные, нимало не должны вредить нам; что мы удерживаем сан священства; скверное учение его анафематствовать; слово благочестия утвердить; а его самого за предерзости очистить наказанием, чтобы он в продолжение остальной жизни служил примером для вразумления всех, которые бы вздумали поступать подобно ему» .
Трижды к Диоскору приходили посланники собора звать его на соборный суд, и трижды он отказался подчиниться собору, сославшись в первый раз на запрет со стороны стражи, во второй, когда стража разрешила ему отлучиться, чтобы предстать перед отцами собора, – на болезнь и наконец в третий раз – заявив, что он «не имеет ничего прибавить к тому, что уже сказано… “Что я сказал, то сказал, и этого для меня довольно”» . После трехкратного отказа Диоскора явиться на соборный суд возникла каноническая возможность судить его заочно, и этот суд был открыт. На вопрос Пасхазина, какого наказания достоин обвиняемый, последовали ответы: «Достоин низложения». Диоскору инкриминировались единомыслие с еретиком Евтихием и общение с ним, отказ на втором соборе в Эфесе огласить послание папы Льва Великого, отлучение папы, жалобы на несправедливости и обиды, поданные александрийцами и среди них родственниками святого Кирилла, и, наконец, отказ предстать перед судом собора. Председательствовавший на соборном суде епископ Пасхазин предложил вынести постановление: «Святейший и блаженнейший архиепископ великого и старейшего Рима Лев чрез нас и чрез настоящий святейший собор, вместе с преблаженнейшим и всехвальным апостолом Петром, который есть камень и утверждение кафолической Церкви и основание православной веры, лишает его епископства и отчуждает от всякого священнического сана» . Формула приговора стилистически звучала как квалифицированно папистская, но эта сторона дела тогда мало волновала епископов Востока. Поэтому возражений она не вызвала. Один за другим, начиная с Анатолия Константинопольского, отцы собора высказывались за низложение Диоскора, при этом, по большей части, главным основанием для извержения его из сана они называли отказ явиться на соборный суд. Из присутствовавших за осуждение высказалось 192 отца. Затем они поставили подписи под соборным приговором. «Среди подписавших приговор (согласно латинскому тексту – 308 участников, греческому – 252) встречаются, – как пишет А.В. Храпов, – активные деятели “разбойничьего собора”, принимавшие участие и в настоящем соборе» . Диоскор был извещен о приговоре собора в письменном виде. Отчет о принятом по его делу решении с его подробным обоснованием направлен был императорам Маркиану и Валентиниану, а также святой Пульхерии.
17 октября отцы собора вновь заседали под председательством «знатнейших и славнейших сановников». Епископы Палестины и Иллирика, ранее выразившие сомнения в православии некоторых выражений из томоса Льва Великого, на этот раз свои возражения против томоса сняли. Вновь обсуждался вопрос о возвращении на собор бывших руководителей «разбойничьего собора», кроме, конечно, Диоскора. Основанием для снисхождения к ним являлось заявленное ими согласие с томосом. Сановники обратились с этой просьбой к императору. Маркиан предоставил решение этого вопроса на усмотрение отцов собора, после чего Ювеналий Иерусалимский, Фалассий Кесарийский, Евсевий Анкирский, Евстафий Беритский и Василий Селевкийский были освобождены и заняли места среди участников собора.
13 епископов Египта, отказавшихся поставить свои подписи под томосом Льва Великого, подали свое особое исповедание веры, в котором, чтобы отмежеваться от крайнего монофизитства, анафематствовали ересь «тех, которые говорят, что плоть Господа нашего была с неба, а не от Святой Богородицы Девы Марии, по подобию всех нас, кроме греха» . Но отцы собора не были удовлетворены таким исповеданием и потребовали от своих собратий анафематствования Евтихия и согласия с томосом Льва. Анафему Евтихию они произнесли, но от них требовали большего: «Пусть подпишут послание Льва. Не подписавший послание есть еретик». В ответ епископы из Египта сказали: «Мы не можем подписать против воли (нашего архиепископа)» , – иными словами, они просили позволить им отложить подписание томоса до поставления нового архиепископа Александрии вместо низложенного Диоскора. Они умоляли дать им отсрочку, утверждая, что если они здесь и сейчас поставят свои подписи, то будут убиты у себя на родине – столь велик был для египетских христиан авторитет Александрийской архиепископии. Участники собора не хотели идти им навстречу, но руководившие соборными деяниями сановники проявили уступчивость, удовлетворив просьбу египетских епископов.
В тот же день к отцам собора обратились с петицией 18 архимандритов из Константинополя во главе с Каросом и Дорофеем, по большей части единомышленники Евтихия, в которой они просили никого из монахов не изгонять из их монастырей. В другой петиции они просили о восстановлении Диоскора на Александрийском престоле. Среди архимандритов, приглашенных изложить свои прошения отцам собора, находился и знаменитый Варсума, при виде которого отцы собора стали восклицать: «Варсума опустошил всю Сирию, он привел против нас тысячу монахов… Выгоните вон человекоубийцу Варсуму! На площадь человекоубийцу! Анафема Варсуме! В ссылку Варсуму!» Собор напомнил архимандритам об их долге безоговорочного послушания своим епископам и дал Каросу, Дорофею и Варсуме отсрочку до 15 ноября для «размышления о повиновении святому и вселенскому собору», в противном случае они «будут лишены степени и всякого достоинства и общения, а вместе с тем отставлены и от настоятельства над монастырями. Если же будут стараться убежать, то… над ними имеет силу то самое наказание, то есть когда внешняя власть… вспомоществует непокорным» .
Кульминационным событием IV Вселенского собора стало принятие догматического ороса на заседании, состоявшемся 22 октября. Началось это заседание с драматических разногласий, которые, казалось, ставили под угрозу успех собора, призванного утвердить православное учение о воплощении Спасителя и водворить в Церкви единомыслие и мир. Накануне, 21 октября, на частном совещании отцов собора комиссией под председательством архиепископа Константинопольского Анатолия был представлен проект христологического ороса, текст которого не сохранился. Известно только, что в нем говорилось, что Господь «из двух естеств», а не «в двух естествах», и этим он отличался от томоса Льва Великого. Когда на соборном заседании 22 октября этот проект был оглашен константинопольским диаконом Асклепиадом, епископ Германикийский Иоанн, взяв слово, сказал: «Нехорошо составлено определение и должно быть исправлено» . Эта критика, исходившая от епископа города, бывшего родиной Нестория, вызвала острую и бурную реакцию большинства отцов, кроме, как сказано в «Деяниях» собора, «римских и некоторых восточных». Раздались грозные возгласы: «Определение нравится всем. Это вера отцов. Мудрствующий противно этому – еретик. Если кто мудрствует иначе, да будет анафема! Несториан вон!» .
Папские легаты, видимо солидарные с критической оценкой проекта ороса Иоанном Германикийским, усмотрели в бурной реакции большинства участников собора попытку монофизитского реванша и, что им могло представляться не менее важным, неуважение к голосу предстоятеля Римской Церкви и заявили: «Если не соглашаются с посланием апостольского и блаженнейшего мужа папы Льва, то прикажите дать нам грамоты на возвращение, и этим собор окончится» . Угроза срыва собора была, конечно, неприемлема для правительства Маркиана, и по предложению его представителей решено было образовать новую комиссию для пересмотра выработанного уже проекта. Большинство отцов не хотело соглашаться с пересмотром представленного текста, опасаясь, что в новой редакции он уклонится в несторианство: «Определение всем нравилось, – восклицали они, – несториан вон; вон богоборцев!.. Вселенная православна. Вчера определение всем нравилось. Император православный. Августа православная. Августа изгнала Нестория… Кто не подписывает определения, еретик… Святая Мария есть Богородица… Святый Дух диктовал определение» . Сановники пытались урезонить возмущенных отцов, напомнив им о только что состоявшемся осуждении Диоскора: «Диоскор говорил, что он за то низложил Флавиана, что он говорил: “Два естества”, а в определении говорится: “Из двух естеств”». На это архиепископ Анатолий возразил: «Диоскор низложен не за веру, но за то, что отлучил господина архиепископа Льва и, будучи вызываем в третий раз, не пришел; за это и низложен» .
Тогда сановники, чтобы спасти положение, срочно обратились к императору, благо Халкидон находился вблизи столицы, и от него получено было повеление составить новую комиссию с включением в нее архиепископа Анатолия, папских легатов, шести епископов Сирийского диоцеза и по три епископа от диоцезов Понта, Азии, Фракии и Иллирика. В противном случае каждый епископ должен представить в письменном виде исповедание веры через своих митрополитов либо созванный в Халкидоне собор будет распущен и новый собор состоится на Западе. Но сторонники немедленного принятия составленного проекта не отступали: «Многая лета императору! Или пусть имеет силу определение, или мы уйдем… Противоречащие пусть объявятся; противоречащие – несториане; противоречащие пусть уходят в Рим». Тогда сановники, дирижировавшие ходом соборных деяний, поставили вопрос ребром: «“Диоскор говорил: "из двух естеств" принимаю, но "два (естества)" не принимаю. А святейший Лев говорит, что во Христе два естества, соединенные неслитно, неизменно и нераздельно в одном единородном Сыне, Спасителе нашем. Итак, кому следуете: святейшему Льву или Диоскору?”… Епископы воскликнули: “Как Лев, так веруем. Противоречащие – евтихианисты. Лев изложил православно”». Воспользовавшись заявленным отцами согласием с формулой Льва Великого, сановники предложили: «Итак, прибавьте к определению, по мысли святейшего… Льва, что во Христе два естества, соединенные неизменно, нераздельно и неслитно» , после чего трое председательствовавших сановников вместе с 23 отцами, среди которых были папские легаты, Анатолий Константинопольский, Максим Антиохийский, Ювеналий Иерусалимский, Фалассий Кесарийский, Евсевий Дорилейский и другие епископы, представлявшие диоцезы Сирии, Понта, Азии, Фракии и Иллирика, перешли в молельню храма святой Евфимии, где покоились ее мощи.
После продолжительной дискуссии, перипетии которой остались неизвестными, члены комиссии вернулись к дожидавшимся их отцам собора, и архидиакон Константинополя Аэций огласил выработанный в молельне текст – знаменитый Халкидонский орос, в который вслед за символами двух первых Вселенских соборов включено было изложение православного учения о воплощении: «Последуя святым отцам, все согласно поучаем исповедовать одного и того же Сына, Господа нашего Иисуса Христа, совершенного в Божестве и совершенного в человечестве, истинно Бога и истинно Человека, того же из души разумной и тела, единосущного Отцу по Божеству и единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха, рожденного прежде веков от Отца по Божеству и в последние дни ради нас и ради нашего спасения от Марии Девы Богородицы по человечеству, одного и того же Христа, Сына, Господа, единородного, в двух естествах неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого, так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, но тем более сохраняется свойство каждого естества и они соединяются в одно Лицо и одну Ипостась, не на два лица рассекаемого или разделяемого, но одного и того же Сына и единородного, Бога Слова, Господа Иисуса Христа, как в древности пророки (учили) о Нем и (как) Сам Господь Иисус Христос научил нас и (как) предал нам символ отцов» .
В Халкидонском оросе синтезированы вероизложения, содержавшиеся в примирительной догматической формуле 433 года, включенной в послание святителя Кирилла Иоанну Антиохийскому, известное под названием «Эуфрэнефосан и урани» («Да возвеселятся небеса»), и в томосе папы Льва Великого. В оросе отождествляются понятия «ипостась» и «лицо», в которые ранее вкладывалось не до конца идентичное содержание; христологическая терминология в нем идентична терминологии тринитарной. Это относится одинаковым образом к терминам «ипостась», «лицо» (просопон), «естество» (усиа). Эти слова обозначают одно и то же, употребляются ли они для изложения тринитарного или христологического догмата. Вершиной апофатической богословской мысли отцов Халкидонского собора стало употребление четырех отрицательных понятий для определения образа соединения Божественной и человеческой природы во Христе: «неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно». Эта чеканная формула указывает на непостижимость тайны боговоплощения, и в то же время она отвергает как его несторианскую (нераздельно, неразлучно), так и монофизитскую (неслитно, неизменно) интерпретацию. После Халкидонского собора монофизитская терминология (мона физис – единая природа), к которой еще прибегал святой Кирилл, поставлена была вне закона в православной христологии, но от Кирилла идет содержащаяся в оросе идея тождества Божественного Слова как одной из Божественных Ипостасей с Ипостасью Богочеловека Иисуса Христа. «Парадокс Халкидонского ороса, – писал протоиерей Георгий Флоровский, – в том, что сразу исповедуется “совершенство” Христа “в человечестве”… и отрицается, что Христос был (простым) человеком – Он есть Бог вочеловечившийся… Он не “воспринял человека”, но “стал человеком”» . Разъяснению этого парадокса должен был впоследствии послужить догматический орос V Вселенского собора.
Выслушав текст, составленный в молельне святой Евфимии, отцы собора «воскликнули: “Это вера отцов. Митрополиты пусть подпишут тотчас; пусть немедленно подпишут в присутствии самих сановников; хорошо определенное пусть не подвергается отсрочке. Это вера апостолов. С нею все мы согласны; все так мудрствуем» . Но сановники заявили, что составленное определение следует представить верховной власти.
(Окончание следует.)
Ефес, закреплённый примирительным Собором в 433 года всё же продолжал давить на значительную часть Церкви Антиохию, главным противником Антиохии теперь была Александрия.
Несмотря на все смягчающие условия, соборно-согласительная позиция Иоанна Антиохийского вкупе с Феодоритом не устраняла того факта, что был ряд епископов "Востока", целиком отвергавших все результаты III Вселенского собора. Правительство их арестовывало и ссылало. А несокрушимого вождя их Александра Иерапольского правительство сослало даже в египетские рудники. Для добивания остатков несторианства правительство издало "гонительный" закон, воспрещающий несторианам даже называться христианами, а только полицейски приклеенным к ним прозвищем "Симониан", с запретом собираться для богослужения.
Этот поворот в государственной политике "добивания" остатков несторианства не мог не ухудшить судьбы самого Нестория. Уже в 432 г. папа Целестин находил, что оставление Нестория в Антиохии мешает ликвидации церковной смуты. Хотя Несторий и ушел со своего поста сам, но теперь от окружавших его друзей шли слухи ο незаконности его устранения. Сам Иоанн Антиохийский просит правительство увезти Нестория из Антиохии. Сначала его увезли в Петру Идумейскую, но оттуда вскоре переправили в Египетскую Ливийскую пустыню, в великий оазис (ныне Харгех), и его начали забывать.
После ухода Нестория (431 г.) ему суждено было прожить еще 20 лет - до 451 г
По смерти Кирилла на Востоке наступило некоторое успокоение. Признаком его может служить появление ссыльного комита Иринея в роли митрополита Тирского. Император с ним примирился. Домн и другие епископы уверились в его православии и, хотя он был второбрачным, его поставили в епископы с согласия Прокла Константинопольского.
Казалось, что и в Константинополе все умиротворяется, хотя там и происходили личные перемены. Прокл умер в 446 г. Его сменил пресвитер Флавиан, человек умеренный, чуждый односторонних школьных пристрастий, скорее более близкий, чем Прокл, к формулам антиохийцев. Диоскору поэтому он был сугубо неприятен.
При дворе императора Феодосия II его сестра Пульхерия уже не пользовалась прежним влиянием. С своей женой императрицей Евдокией Феодосий II был в ссоре. Она жила теперь отдельно в Иерусалиме. Она была дочерью афинского профессора риторики и крестилась только перед браком с Феодосием II. Β силе при дворе был главный камергер Хрисафий. С ним рядом стоял его крестный отец монах Евтих (Ευτυχης, а не Ευτυχιος), вождь значительной группы монахов, державший связь с Александрией и Египтом. Императорский двор вообще шел в ногу с епископами Константинополя. Но Диоскор, унаследовавший претензии и смелость своих предшественников, сговорился с Хрисафием и Евтихом отвлечь двор от влияний епископов и Константинопольского, и Римского и подчинить своим - александрийским.
Фигура Евтиха вырастала во всеимперскую ("экуменическую") величину. "Восточные" попробовали его атаковать. Домн первый написал императору об Евтихе как ο аполлинаристе. Β 447 г. Феодорит опубликовал свой "Эранист" ("Коллекционер") - диалог, изобличающий учение Евтиха, не называя имени последнего. Β трех частях диалога - Непреложный, Неслиянный, Бесстрастный (Ατρεπτος, Άσύγχυτος, "Απαθής) - Феодорит обличал три заблуждения: об изменяемости Бога, ο слиянии природ и ο страдании Бога. С большим количеством цитат из святых отцов.
Но Домн и все "восточные" переоценили свои силы. Закулисный Евтих их победил. И притом неожиданно и уничтожающе. 16 февраля 448 г. появился императорский рескрипт ο делах веры. В нем было возобновлено осуждение сочинений Порфирия и Нестория (какое сопоставление!). Затем осуждаются все вероизложения (!), кроме 1) Никейского ороса, 2) Ефесского ороса и 3) "блаженной памяти еп. Кирилла" (12 анафематизмов). Приверженцы Нестория подлежат отлучению и низложению. Иринею, "неизвестно каким образом возведенному на епископию Тирскую", приказано покинуть епископию и надеть мирское платье (!). Без иерархов император низлагает епископа. Вероопределение 433 г., т. е., в сущности, орос Ефесского собора 431 г., отвергается! 12 анафематизмов уравниваются с постановлениями вселенских соборов. Таких вещей в области веры не дерзал еще делать ни один из прежних императоров.
8 ноября 448 г. в Константинополе собрался обычный "синодос эндимуса". Своих епископов у Константинополя не было, а наличные собравшиеся были из разных областей. Евсевий заявил этому синоду, что он имеет доказательства, что Евтих, по меньшей мере в прошлом, держался еретических мыслей. Это открытое восстание на временщика испугало многих. Евсевию уже грозили ссылкой в оазис за клевету. Евтих отказался немедленно явиться в синод по принципиальному обету - "пребывать в затворе, как в гробе". Ему дана была отсрочка до 22 ноября. Пошла молва, что Флавиан начал гонение на монахов. Евтих ссылался на болезнь. Но наконец 22 ноября явился в синод, но, так сказать, "вооруженным": под охраной полиции и высокого сановника Флорентия, в сопровождении толпы монахов. Флорентий взял с отцов синода подписку, что Евтих будет свободно отпущен, какое бы постановление ο нем ни было принято.
Но за 20 лет новых споров в Риме в них решили углубиться. Уже просто одна информация Мария Меркатора была недостаточна. Ученик блаж. Августина Проспер Аквитанский изучил вопрос ο воплощении Бога-Слова, и сам папа Лев подготовился к вопросу. Его уже не удовлетворяла примиренческая формула Константинопольского синода. Он спрашивал: "Что разумеют, исповедуя две природы до соединения и одну - после? Как раз наоборот: до соединения - одна природа Божества; после соединения - природа божественная и человеческая, соединенные без смешения".
При дворе влияние Евтиха сохранялось, и он (как в свое время Несторий) желал вселенского собора, рассчитывая на победу. К Флавиану между тем создалось отношение подозрительное. Император в начале 449 г. даже унизил его требованием исповедания веры. Флавиан покорился и такое исповедание написал: "Исповедуя Христа в двух естествах после воплощения Его от св. Девы и вочеловечения, мы исповедуем в одной ипостаси и одном лице Одного Христа, Одного Сына, Одного Господа. И не отрицаем (!?!), что единая природа Бога-Слова воплощенная и вочеловечившаяся (μίа φύσις του θεού Λόγου σεσαρκωμένη και ένανθρωπίσασα) ибо из двух естеств Один и тот же Господь Наш Иисус Христос... И прежде всех анафематствуем нечестивого Нестория".
Ефесский Вселенский собор 449 г. ("Разбойничий" - "Latrocinium Ephesinum").
30 марта 449 г. император подписал указ ο созыве вселенского собора. И явно обозначена его цель в благоприятном для Евтиха и Диоскора направлении: с корнем вырвать ересь... Нестория (!). Искусственная тема - как бы ο прошлогоднем снеге. Вот иллюстрация частого непонимания правящими современниками того, куда идут события. На самом деле церковь захватывалась монофизитами, а для отвода близоруких глаз кричали, что грозит несторианство.
Сообразно с такой "противонесторианской" целью собора, блаж. Феодорит предупреждается, чтобы он не вздумал поехать на собор: его не приглашают. Напротив, его фанатический противник, архимандрит Варсума, специально вызывается. Диоскор прямо назначается председателем с опорой на особую комиссию (по-нашему - "президиум") из Ювеналия Иерусалимского, Фалассия Кесарие-Каппадокийского и еще трех епископов. Что же удивительного, что так подготовленный собор Диоскора получил прозвище "разбойничьего, Συνοδος Ληστρικη".
Собор был назначен в Ефесе на 1 августа 449 г. А перед тем весной (апрель, 8-27) Евтих добился официальной ревизии актов бывшего ноябрьского собора в Константинополе 448 г. под предлогом, что в протокол внесена какая-то подделка. Ничего не было найдено, но один чиновник показал, что он видел заранее написанное осуждение Евтиха еще до появления его на суд. Но канцелярский проект постановления суда есть просто техническая неизбежность, и неподписанная бумага не есть документ.
Β Эдессу послана была инструкция вновь нажать на Иву. Губернатор Осроены начал допрос. Выслушав только враждебную Иве сторону, он на этом основании лишил Иву свободы и запер в тюрьму.
Папа Лев получил 12 мая приглашение на собор. Сам он и не думал двигаться. Аттила был у ворот Рима. А кроме того, папа и не предвидел важности дела. Он послал легатов с письмами к императору, к Флавиану, к собору и к монахам Константинополя.
Легатов папа послал не очень удачных. Юлий, епископ Путеольский, был стар. Пресвитер Ренат умер в пути. Третий легат был молодой Илар в сане диакона. Он мог бы действовать хорошо, если бы был полномочным. Но под епископами он терял возможность полной свободы действий. Легаты встали на сторону Флавиана. Несмотря на то что папа просил в письмах быть снисходительными к Евтиху, "если он откажется от своих заблуждений", Евтих злоязычил, будто легаты готовы за угощение Флавиана продавать православие. Евтих действовал; легаты были разделены на соборе: Юлий, не знавший греческого языка, сидел с епископами, а Илар, знавший по-гречески, далеко от него, с пресвитерами и диаконами.
Диоскор (как в свое время и Кирилл) прибыл с 20 епископами и большой свитой параваланов. Ему же на подмогу прибыл и Варсума с большой толпою монахов из Сирии и Месопотамии. Не понимая по-гречески, они походили на иноплеменников, приводимых в качестве наемных телохранителей. И сам император снабдил Диоскора прямой военной охраной, окружившей кафедральную церковь, где происходил в 431 г. Ефесский собор.
С Ювеналием из Палестины прибыли 15 епископов. Из Сирии (Антиохийской) было приблизительно столько же, но без Феодорита и Ивы и из "оппозиции" Домну. Таким образом, собор был "подобранным". И, хотя легаты в письмах привезли, в сущности, осуждение Евтиха, но инструкции из Константинополя предрешали все в другую сторону. Императорские чиновники - комит Елпидий и трибун Евлогий - кроме наблюдения за внешним порядком имели общую инструкцию, смысл которой сводился к оправданию Евтиха и низложению Флавиана и других епископов, подозрительных "по несторианству". Все бывшие участники собора Флавиана 448 г. не получили права голоса. Таким образом, около 42 епископов присутствовали тут только зрителями, в качестве подсудимых.
Диоскор собрал первое заседание 8 августа. Оно открылось чтением императорских писем. После прочтения первого письма легат папы епископ Юлий встал и заявил, что теперь время и он обязан прочесть послание папы. Диоскор прервал и успокоил его, что для этого будет подходящий момент. После этого Юлий не раз и не два подымался и заявлял ο необходимости прочтения папского послания. Но его латинская речь буквально затаптывалась и отговорками и жестами Диоскора. Так голос папы и не раздался. По смыслу императорского письма вопрос веры, предлагаемый на обсуждение данного собора, сводится не к формулировке догмата, а только к вопросу ревизионно-каноническому: правильно ли было на соборе 448 г. осуждение Евтиха?
Поэтому прежде всего ввели на собор Евтиха, выслушали его жалобу и его исповедание веры, а затем прочитали акты ноябрьского собора Флавиана. Флавиан просил привести Евсевия Дорилейского, ибо не он - Флавиан, а Евсевий поднял и формулировал обвинение на Евтиха. Но комит Елпидий заявил, что это недопустимо. Император не дозволил присутствовать здесь деятелям собора 448 г. На самом деле Евсевий сидел под арестом. Да и сам Флавиан считался в ряду подсудимых, ревизуемых этим собором, и еще не имел права голоса.
Когда при чтении актов собора 448 г. прочитывалось требование к Евтиху, чтобы он признал "две природы", взвинченные параваланы и монахи Варсумы кричали: "На костер Евсевия, сжечь его живьем! Рассечь надвое, разделяющих Христа надвое!"
Исповедание Евтиха "две природы до соединения и одна после соединения" получило одобрение собора. "Так и мы веруем", - заявил Диоскор. Евтих был объявлен православным, восстановлен в сане. Его монахи освобождены от наказаний, наложенных Флавианом. Были робкие возражения и до заседания, и во время заседания. Но Диоскор обрывал их заносчиво и с угрозами низложения и ссылки, а из его окружения слышались просто крики: "Утопить в море всех несогласных!"
Император Феодосий II утвердил деяния этого Собора в уверенности, что только теперь несторианство окончательно сокрушено. От епископов даже были взяты подписки, что новых догматических вопросов они возбуждать не будут.
Флавиан, Евсевий и Феодорит написали апелляции к папе. Открытые в 1873 г. апелляции Флавиана и Евсевия напечатаны только в 1882 г. Чтобы помешать переправке апелляций в Рим, полиция не выпускала легатов из Малой Азии. Пришлось действовать конспиративно. Илар ухитрился сбежать и привезти в Рим и апелляцию Флавиана, и осведомление ο неслыханном соборе. Два клирика Евсевия Дорилейского доставили в Рим текст его апелляции. Вскоре туда прибыл и сам Евсевий. Апелляцию от Феодорита привезли к папе его пресвитеры. Немедленно папа Лев созвал в Рим немало епископов и возвысил голос против ефесских насилий. Из Рима адресованы письма: к императору Феодосию II, к его сестре Пульхерии, к архиепископу Флавиану, к духовенству и монашеству Константинополя. Всю вину папа возлагал на самоуправство Диоскора, отвергал все постановления его собора и призывал к новому собору в Италии, который должен был исправить все происшедшее насилие. Β это время двор западного императора из Равенны переехал в Рим. Папа побудил императора Валентиниана III, его мать Галлу-Плакиду и супругу его Евдокию написать в Константинополь в поддержку протеста папы. Феодосий II немедля ответил, что папа обеспокоен напрасно. Все обстоит благополучно: "возмутители", Флавиан и др., устранены, мир церковный восстановлен и вера укреплена. Это было "полицейское" благополучие и искренняя вера в него слепой государственной власти. Постановления собора просто приводились в исполнение. Флавиан Константинопольский под надзором евнуха Сатурнина отправлен в ссылку. Β дороге от пережитых потрясений он скончался. Духовным убийцей Флавиана считать Диоскора можно, но полное молчание в письмах самого Флавиана ο будто бы физических побоях со стороны самого Диоскора заставляет нас воздержаться от повторения этих преувеличений у некоторых греческих писателей.
Домн Антиохийский ушел в монастырь близ Иерусалима, из которого и вышел. Епископом Антиохийским сделали Максима, диакона из оппозиции к Иоанну. Ива посажен в заключение, Феодорит - в монастырь около Апамеи. Константинопольская кафедра была замещена близким к Диоскору апокрисарием Александрийской церкви Анатолием. Диоскор сам и рукополагал его, а затем известил об этом поставлении и папу Льва, ища его согласия. Лев ответил, что он согласен, если Анатолий и другие поставляемые епископы примут вместе с письмом Кирилла к Несторию и его - Льва - томос. Лев послал с этим посланием в Константинополь целую депутацию из двух епископов и двух пресвитеров.
Предшествование IV Вселенский собор 451 г. в Халкидоне.
Но... террор сверху кончился вместе со скоропостижной смертью императора Феодосия II. Он внезапно умер, упав с лошади на охоте. Детей не оставил. Ближайшей наследницей оказалась его сестра Пульхерия. Синклит (сенат) признал ее. Пульхерия решительно взялась за власть. И прежде всего свергла диктатуру Хрисафия над ее покойным братом. Она казнила Хрисафия. Пульхерия не считала возможным одной удержать власть в своих руках и предложила сенатору Маркиану формально вступить с нею в брак на условии, что она по-прежнему останется девицей. Она провозгласила его императором и сама облекла его властью. До сих пор существовал светский языческий обряд коронования - надевание венца на наследника или новоизбранного императора. Пульхерия пожелала оцерковить этот акт. Она попросила архиепископа Анатолия Константинопольского в 450 г. церковно короновать Маркиана.
Это был первый в византийской истории акт церковного венчания императора. И в него, вероятно, тогда же вошел и библейский обряд миропомазания.
Терроризованная раньше Хрисафием, Пульхерия скрывала свои симпатии и к Флавиану, и к папе Льву. Теперь все изменилось. Останки Флавиана были торжественно привезены в Константинополь и погребены в церкви 12 апостолов. Все сосланные Диоскором возвращены. Евтих удален из Константинополя за город, под надзор. Малодушные епископы сами начали приносить покаяние в том, что они на Диоскоровом соборе "подчинились насилию" (!!). Анатолий был вынужден любезно принять римских легатов и подписать томос папы Льва (!). Максим Антиохийский - тоже (!). Не хотели расставаться с властью. Β Рим к папе Льву сыпались заявления "покаявшихся". Диоскор, начав с непризнания в Александрии Маркиана императором, продолжал еще думать ο возврате своего триумфа.
Фанатик до границ безумия, Диоскор отягчил свое положение еще тем, что в момент воцарения Пульхерии, по свидетельству современников, "он выдавал себя за такого же правителя "икумени", как и василевс Константинопольский, сам хотел царствовать над диоцезом Египта, заявляя, что этот диоцез принадлежит скорее ему, чем императору".
Это было политически неумно, как неумно было и его "разбойничье" соборование 449 г. Новое правительство не сделало из Диоскора политического мученика. Но оно использовало его в роли козла отпущения за религиозную политику Феодосия II. Двор не мог заявить об ошибке и преступлении "императора". Виновен был во всем, "конечно", один Диоскор (!!).
Анатолий, изменив Диоскору, продолжал приводить всех участников Ефесского "разбоя" к подписи томоса папы Льва. И папе Льву начинало казаться, что все устроилось без всякого собора. Тем более что Запад был поглощен нашествием гуннов. Аттила интересовал "западных" больше, чем какой-то Евтих. 451 год был годом Каталаунской битвы против гуннов (Châlon sur Marne).
А на Востоке билось "свое восточное" сердце. Β Константинополе считали, что без собора нельзя "обревизовать" весь епископат. Нельзя сокрушить Диоскора и его партию (немалую). Кроме того, нужно наконец установить формулу христологического догмата, раз она уже найдена. Иначе споров опять не избежать. Решено было собрать собор наибольшего количества епископов в знаменитой Никее.
IV Вселенский Собор Халкидон 451 г.
Наивный провинциал Диоскор не хотел верить, что дворцовая революция свергла и его диктатуру. Как член местного диоцезального управления Египтом, он дерзнул даже не признавать законность нового императора Маркиана, но вскоре увидел свой промах. Еще вчера все и вся ему покорялось, - и вдруг все уплыло из его рук. Β 449 г., тотчас после "Разбойничьего" собора и изгнания Флавиана, Диоскор прибыл в Константинополь, как триумфатор, собственноручно поставил архиепископом столицы своего апокрисария (т. е. резидента Александрийской кафедры) Анатолия. Но Анатолий, как житель столицы, не был слеп. Он ясно видел безвозвратность переворота. И, изменив Диоскору, перешел на службу новому курсу ликвидации всей акции Евтиха - Диоскора и ориентации богословия на томос папы Льва, присланный в Константинополь еще до "Разбойничьего" собора. Специальная делегация папы в лице двух епископов и двух пресвитеров требовала ради церковного мира подписать томос папы. Анатолий сделал это первым. За ним бросились подписываться сотни епископов, жалуясь, что подписывались ранее под деяниями Диоскора по принуждению. Подписал и ставленник Диоскора на Антиохийской кафедре Максим. Параллельно и в самый Рим сыпались покаянные письма епископов. Риму казалось, что все благополучно устраивается, что никакого более собора не нужно, раз почти все иерархи подписались под посланием папы. Не понимали, что у "Востока" иное умонастроение, что для умиротворения его мало авторитарных декретов. Нужно еще укрощение стихии встревоженного "общественного мнения" через процедуру соборных состязаний, через эту нелегкую дань партийным течениям в богословии. Соборы для Востока - это громоотводы, паллиативы и лекарства от догматических лихорадок, снимавшие на какой-тο период остроту болезни и способствовавшие ее залечиванию с ходом времени.
Не считаясь с мнением Рима (видели, что он в этих делах не судья), императорское правительство распорядилось для "оцерковления" одержанной им победы над Евтихом - Диоскором, насмешливо прозванным "фараоном", и над их "египетско-инородческой" ересью - монофизитством - собрать собор в Никее. Никея была оптимистическим мифом. Помнили только первую торжественную победу над страшной ересью силой церковно-государственного авторитета вселенского собора и забывали, какой ценой окупалась эта победа - ценой 60-летней арианской реакции в самом восточном епископате. Как бы то ни было, императорский указ от 17 мая 451 г. созывал вселенский собор на 1 сентября именно в Никее.
Папа Лев покорился факту и назначил своими легатами двух епископов и двух пресвитеров. К ним присоединил и пятого, греческого епископа Юлиана с острова Кос, в качестве ценного эксперта и переводчика. Юлиан долго гостил в Риме, отлично знал настроения и дела Запада, как и своего Востока, и свободно владел двумя языками. В 449 г. на "Разбойничьем" соборе послы папы Льва без знания греческого языка оказались в довольно беспомощном положении. Для старшего из своих легатов, Пасхазина, епископа Лилибейского (в Сицилии), папа Лев требовал председательского места, что канонически естественно для alter ego самого папы. Свыше 500 епископов к назначенному сроку были доставлены на казенные средства в Никею. Кроме пяти легатов только еще два африканца представляли Запад. Вся остальная масса состояла из восточного епископата. И это - типичная пропорция для всех вселенских соборов. "Не здоровые имеют нужду во враче, но больные" (Мф. 9:12). Вселенские соборы были лекарством для болевшего ересями Востока. У Запада в этот момент была своя очередная тревога. Шло нашествие гуннов на Европу, и папа считал невозможным покинуть Рим в минуту опасности. Сам император Маркиан срочно должен был отправиться в поход на северные границы, чтобы загородить гуннам вторжение в империю. Это косвенно способствовало завлечению гуннов на глубокий Запад, где они в том же 451 г., когда собирался IV Вселенский собор, потерпели жестокое поражение на Каталаунских полях (в нынешней Франции, около Шалонсюр-Марн). Задержанный фронтовыми заботами, но поставивший себе задачей обязательно лично присутствовать на соборе, Маркиан приказал "подтянуть" собор как можно ближе к своей столичной резиденции. Не столь далекая и Никея была заменена совсем близким столичным предместьем - Халкидоном. Это нынешний Кадыкей против Константинополя, на азийском берегу Босфора. Там в огромной базилике мученицы Евфимии было удобное место для заседания большого собрания, насчитывавшего свыше 500 человек. Правительство Маркиана, наученное горьким опытом двух предшествующих, анархически протекших вселенских соборов (III Вселенского в Ефесе в 431 г. и "Разбойничьего" там же в 449 г.), решило взять на себя ответственность за внешний порядок. Вся техника председательствования, предоставления голосов ораторам, голосований, сбора подписей и пр. поручена была президиальной комиссии из 18 человек - старейших чиновников и сенаторов. Эти фактические председатели сели во главе собрания задом к балюстраде, отделяющей алтарную абсиду. Перпендикулярно к их столу, следуя форме прямоугольника базилики, длинными рядами тянулись кресла и скамьи для членов собора, разделенные на правую и левую стороны, со свободным проходом посредине. Впервые установлено было такое распределение мест, ставшее потом традиционно-образцовым для будущих соборов и зафиксированное на иконах вселенских соборов. Властные председатели, соблюдая принцип иерархического старшинства, рассадили, однако, членов собора вместе с тем и по партийной принадлежности, предвосхищая до некоторой степени нынешние парламентские порядки. Во главе правого ряда (по ориентации храма, и слева, если смотреть от лица сенаторского президиума) посажены были легаты римского папы, за ними рядом Анатолий Константинопольский, согласно 3-му канону II Вселенского собора, за ним Максим Антиохийский, далее Фалассий, епископ Кесарии Каппадокийской, и Стефан Ефесский. Левый ряд (т. е. справа от председателей) возглавляется многогрешным александрийским папой Диоскором. Рядом - его правая рука по проведению "Разбойничьего" собора Ювеналий Иерусалимский. За ним - заместитель Фессалоникского епископа. Далее - по принадлежности к этим диоцезам епископы Египта, Палестины и Иллирии. Собор открылся 8 октября.
Каково было легатам папы увидеть восседающим против себя в виде полноправного члена собора осужденного папой еретика! Разумеется, как только все расселись, церковный председатель собора легат Пасхазин потребовал от царского президиума, чтобы до начала дела Диоскор был исключен из состава собора, иначе легаты Рима немедленно покинут собор. Президиум возражал: нельзя выгонять без суда, на то и собор, чтобы быть таким судом. Так как легаты мотивировали исключение Диоскора конкретным перечислением его вин, то президиум и уловил на этом легатов, заявив: формальный процесс судопроизводства открылся, сторона обвиняющая уже высказалась, теперь очередь за стороной обвиняемой. Диоскор потерял право сидеть на своем месте: место члена собора есть место судьи, а он сейчас обвиняемый, поэтому пусть пересядет на средину, на скамью подсудимых. Пришлось повиноваться. Собор был введен в правовые берега. Иначе с уходом делегатов Рима он потерял бы авторитет вселенскости. Диоскор мог разнуздаться, и получился бы новый хаос, как на соборах 431 и 449 гг. От этой анархии и срыва собор был спасен барьером государственного контроля. Вот иллюстрация к одному из случаев сложного принципиального и тактического вопроса ο взаимоотношениях церкви и государства, когда разумное и уместное вмешательство и давление государственной силы может спасти от анархии, т. е. от гибельной лжесвободы.
На это насилие они принесли апелляции папе Льву и были оправданы и de jure восстановлены Римским собором 445 г. Оставалось провести это восстановление через настоящий вселенский собор. Теперь, как освобожденные от дворцового и Диоскорова террора, Феодорит и Ива, конечно, прибыли в Халкидон. Но ради юридической формы пока оставались за дверями заседания. При упоминании имени Феодорита римские легаты сейчас же потребовали, чтобы он был введен как нужный свидетель и член собора, уже оправданный папой. В сидящей налево части собора это вызвало первый взрыв негодования. Раздались выкрики: "Долой отсюда врага Божия, учителя Нестория!" Им справа отвечали: "Убийцы Флавиана, гнать их отсюда! Вон манихеев! Вон еретиков! Долой Диоскора-убийцу!" Слева опять: "Он (т. е. Феодорит) анафематствовал Кирилла! Что же? Хотят теперь изгнать Кирилла?!" Председатели уняли бурю, не посадив Феодорита раньше формального оправдания среди членов собора, а посадив в средине, как свидетеля, рядом с прокурором Евсевием. Подобные краткие восклицания входили в античное время в ритуал и деловых и праздничных собраний. Они записывались официальными писцами и входили в состав протоколов. Они играли роль нынешних парламентских групповых заявлений и резолюций.
Очень долго, до позднего вечера читались протокольные записи "Разбойничьего" собора и в связи с ним флавианского Константинопольского собора 448 г. Прокурор и члены президиума попутно допрашивали ныне присутствующих участников тех соборов. И тут надо отдать справедливость Диоскору. Он вел себя, как узкий фанатик, мужественно. Большинство же епископата малодушно его предавало, ссылаясь на террор Диоскора. "Ах, бедненькие, они боялись!" - издевался над ними Диоскор. "Это христиане-то боялись! О, святые мученики, так ли вы поступали?!" Когда упрекали Диоскора в личном пристрастии к Евтиху, он искренне возражал, что у него нет тут ничего личного: "Если Евтих мудрствует противно догматам церкви, то он достоин не только наказания, но и огня. Ο вере кафолической я пекусь, а не ο каком-то человеке. Мой ум направлен на божественное, не взираю я на лица и ни ο чем не забочусь, кроме души моей и правой веры".
Когда среди различных материалов прочитано было примирительное послание св. Кирилла к Иоанну Антиохийскому 433 г. и вероизложение Флавиана 449 г., это вызвало решающую манифестацию среди членов собора: "Слава Кириллу, - мы так же веруем!" "Восточные" (т. е. антиохийцы) поясняли: "Флавиан сам так же веровал, за что же он был осужден?! Так верует и Лев, и Анатолий, и императрица, и мы все так же веруем!" Светские председатели собора, желая уловить и закрепить момент единодушия, предложили проголосовать индивидуально этот тезис ο согласии между Кириллом и Флавианом. Церковный председатель епископ Пасхазин принял это предложение и сам первый дал пример открытого голосования в положительном смысле. Пример был заразителен. Так же начали голосовать многие, в том числе и Фалассий Кесарие-Каппадокийский, один из вице-председателей Диоскорова собора 449 г. Другой председатель - Ювеналий Иерусалимский, видя старую игру бесповоротно проигранной, встал и не только заявил ο своем согласии с таким голосованием, но, как у нас на примитивной сельской сходке, перешел с левой половины скамей ("Диоскоровой") на правую ("римскую"). Повинуясь своему главе, то же сделали и все палестинские епископы. Иллирийцы поступили так же. Из них один только Аттик Никопольский уклонился от голосования, поспешно уйдя из церкви под предлогом будто бы острого заболевания. Даже из свиты Диоскора 4 подчиненных ему египетских епископа решились на такую же демонстрацию открытого голосования.
Заседание кончилось уже при свечах. Светские председатели все-таки сформулировали выводы, которые предстоит оформить следующему заседанию, и именно: а) что на соборе 449 г. епископы не были свободны в выражении своих мнений и б) что ответственные за это насилие председатели собора должны быть низложены. Расходясь, члены собора пропели Трисагион - Трисвятое: "Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!" Это первое историческое свидетельство ο начавшемся с той поры частом исполнении Трисвятого.
Через два дня, 10 октября, собрали второе заседание, но на него уже не были приглашены лица, объявленные в конце прошлого заседания виновными и подлежащими осуждению: Диоскор, председатели по собору 449 г. Ювеналий Иерусалимский (не помогла ему его демонстрация), Фалассий Кесарие-Каппадокийский, Стефан Ефесский, Василий Селевкийский. Отсутствовала и вся группа египетских епископов, видимо, по приказу Диоскора. Дезавуировались только вожди, а ведомая ими безликая масса епископов щадилась и оставлялась членами собора. И хотя часть ее на прошлом заседании вслед за главарями и пересаживалась слева направо, но не лишена была и теперь ни свободы, ни возможности по-прежнему ревностно пропагандировать монофизитствующее богословие, почитая его Кирилловым. Она бурлила и боролась за него то узаконенными выкриками, то глухим сопротивлением голосов.
Государственные председатели, считая атмосферу достаточно подготовленной и переживаниями заседания 10 октября, и произведенной "чисткой", предложили собору от имени императора перейти к обсуждению спорного догматического вопроса и к вынесению новой его формулировки, могущей всех согласить и успокоить. Первыми воспротивились этому римские легаты. Они просто понять не могли: как и для чего после выслушания и принятия томоса папы Льва, т. е. после того, как Roma locuta est, снова начать повторять зады? И тогда, как и теперь, Рим не понимал значения соборов иначе, как только в качестве торжественных присоединений к уже высказанному папскому голосу. Легаты имели прямую инструкцию - не допускать догматических дискуссий. Β данном случае и греческое большинство собора боялось богословских споров, подрывавших надежду на сколько-нибудь мирный результат собора. Боялись самих себя, зная глубину и остроту разделявших их эмоций благочестия, не говоря уже ο теоретической головоломности, для многих из них непосильной. Современный нам римо-католический историк G. Bardy и предложение легатов, и совпадавшее с ним мнение "восточных" квалифицирует, как "мудрое" ("cet avis qui était sage"). Суждение о мудрости спорное, субъективное. Может быть, это и вправду было "bon pour l"Occident" (хорошо для Запада), но не для Востока, где меры механического затыкания фонтана богословствования вели только к затяжке болезни. После Никеи ряд поместных и вселенских соборов как-то наивно и безуспешно заклинал не составлять новых формул веры, кроме единой Никейской, якобы, достаточной на все случаи. Однако пока не изживалась повышенная температура очередной догматической лихорадки, заклинания оказывались бессильными. Так и здесь мало было "мудрости", т. е. дальновидности, у простодушных римских легатов. Дальновиднее, мудрее оказалось желание правительства получить от собора новую согласительную формулу. Из-за чего же было "огород городить", собирать со всех концов "вселенной", свозить и содержать на казенный счет эту полутысячу предстоятелей церквей, если можно было бы получить тот же результат путем рассылки через курьеров письма папы к Флавиану, этого знаменитого томоса, и получить под ним формальное большинство голосов в виде подписей? Два "неуправляемых" собора в Ефесе, 431 и 449 гг., оказались неспособными вынести формулы вероисповеданий. После горького опыта теперь решено было собором "управлять" (как ныне есть "управляемые демократии"), т. е. побудить его издать вероопределение. Епископы ссылались на формальное запрещение III Вселенским Ефесским собором 431 г. составлять какой-либо иной символ веры, кроме Никейского. Председатели уловили на этом членов собора. Они предложили им перечитать символ и будто бы полностью разъясняющие его известные догматические документы последнего времени, чтобы убедиться, что ответа на нововозникшие вопросы в них нет. А члены собора рады были просто отсрочке и проволочке. После Никейского символа был прочитан и Константинопольский. Тут впервые на сцене официальной истории появляется пред нами наш "Никео-Цареградский символ", по всем признакам сложившийся к концу арианских споров и известный уже членам II Вселенского собора (381 г.), что с точностью установить нельзя, ибо протоколов I и II Вселенских соборов не существует. Теперь еще прочитаны были: а) письмо Кирилла к Несторию ("Καταφλυαρουσιν"), б) к Иоанну Антиохийскому ("Εύφραινέσδωσαν"), в) томос папы Льва и справочные текстуальные добавления к нему от 450 г., где для удовлетворения греков папа взял цитаты и из Кирилла, хотя справедливо отверг зловредную, монофизитски звучащую формулу его "μία φύσις". Самое соблазнительное и острое письмо Кирилла ("Του Σωτήρος") с 12 анафематизмами как бы по обоюдному согласию покрыли молчанием. Св. Кирилл, таким образом, выступал в подчищенном виде для облегчения согласования его с папой Львом. И Аттик Никопольский, а за ним и его иллирийцы и часть палестинцев придрались к тексту томоса и требовали было прочтения 12 анафематизмов. Но председатели это замяли, признав психологически полезным дать удовлетворение сомневающимся в виде приватного заседания под руководством Анатолия Константинопольского. Был назначен 5-дневный перерыв. Анатолию вместе с тем дано и параллельное задание: переубедить сомневающихся, представить собору проект согласительной формулы вероопределения, т. е. то, от чего собор всячески уклонялся.
Пока шла эта комиссионная богословская работа, 13 октября было назначено под председательством легата Пасхазина (без светских председателей) заседание чисто духовного суда над Диоскором. Самое собрание происходило в приделе храма, в так называемом "Мартирионе". Диоскор на три формальных вызова не пожелал явиться и был осужден заочно за ряд актов узурпации власти, насилия, произвола и дерзостей. Вопроса ο вере и не подымали. Резолюция суда, извергающая Диоскора из сана, была подписана всем епископатом без исключений. Единодушие было достигнуто путем замалчивания догматической стороны дела. Резолюция звучит: "Посему святейший и блаженнейший архиепископ великого и древнего Рима Лев через нас и через сей святый собор, в единении с блаженным апостолом Петром, который есть краеугольный камень кафолической церкви и основание православной веры, лишает Диоскора его епископства и всего священного достоинства". Вот одно из торжественных свидетельств признания древней неразделенной церковью устами вселенского собора особого несравнимого первенства римского архиепископа, основанного на исключительном первенстве апостола Петра. Одновременно это - свидетельство и ο глубоком различии самих ментальностей латинизма и эллинизма. Под одними и теми же словами западные и восточные христиане не столько подразумевали, сколько чувствовали разное духовное содержание. Римляне, напоенные во всем своем благочестии и церковной жизни, т. е. в практической экклезиологии, мистикой власти и права, под этими формулами вынашивали в своем сердце свое будущее непогрешимое папство, а "анархические" эллины и не подозревали ο такой мистике, признавая простой позитивный факт традиционного первенства, чести и авторитета римской кафедры. Когда с IX в. начались на эту тему споры и затем окончательное разделение церквей, выявилась глубина длившегося тысячу лет недоразумения. Риму греки представились нечестными людьми, отказавшимися от своих подписей и обязательств, данных их праотцами не только на IV, но и на всех последующих вселенских соборах, людьми, рационалистически (по-протестантски) отвергшими мистическую веру предков. А греки увидели в претензиях Рима не церковное учение ο полномочиях апостола Петра, а теократическое извращение или грехопадение западного образца, когда в варварской средневековой Европе ее воспитательница и руководительница папская власть стала и политической универсально-имперской властью над всей вселенной, чего не могли допустить греки. У них была миропомазанная церковью, теократически законная, христианская, императорская власть, с которой авторитет церковный был сгармонирован, слажен, согласован по теории симфонии. Власть же Рима оснастила себя теорией двух мечей, т. е. претендовала на то, чтобы раздавать полномочия и византийским василевсам, что было для греков несносной и оскорбительной ересью. Чисто церковный лик римского первосвященника и его законное первенство чести меркли в глазах греков, мысливших тоже теократически, но иначе, чем латиняне. В порядке самозащиты от извращенных теократических претензий папства греки отталкивались от папства en bloc, пренебрегая и его бесспорным первенством. Латиняне платили Востоку еще большим пренебрежением. Так возникла и укрепилась психология прискорбного великого раскола церкви.
17 октября было открыто четвертое заседание Халкидонского собора. Императорские председатели поставили на повестку дня выработку вероопределения. Общая оппозиция этой задаче сразу же была выражена устами церковного председателя, епископа Пасхазина: "Правилом веры для собора является то, что изложено отцами I, II и III Вселенских соборов, а равно и то, что дал досточтимый Лев, архиепископ всех церквей. Это вера, которую собор признает, к которой он привержен, ничего не убавляя и не прибавляя". Тогда светские председатели потребовали индивидуального голосования, чтобы было ясно: все ли признают, что вера Кирилла и Льва одна и та же? При этом, видимо, сторонники Кирилло-Диоскорова направления высказали пожелание, чтобы временно устраненные до суда над Диоскором и этим судом не задетые его коллаборанты по Ефесу 449 г. - Ювеналий, Фалассий, Василий Селевкийский, Евсевий Анкирский, Евстафий Виритский - были возвращены на собор и приняли участие в голосовании. Светские председатели решили спросить мнения императорского двора, который был на другой стороне Босфора. Курьер быстро привез ответ: император полагается на мудрость собора. И собор с радостью вернул в свою среду выше названных епископов, полностью подписавших общую со всеми резолюцию. Иначе дело обстояло с 13 египетскими епископами, не перешедшими на первом заседании на правую (римскую) сторону, т. е. против Диоскора. С того момента они оставались за дверями собора. Β предвидении допроса они подготовили свое вероисповедание, в котором отвергали разные древние ереси, но умалчивали об Евтихе. Их вызвали, выслушали и поставили им ряд прямых вопросов. Они от Евтиха, хотя с трудом, но отреклись. Суждение же ο томосе папы Льва отказались высказывать, ссылаясь на свою александрийскую конституцию (шестое правило Никейского собора), которая, якобы, запрещала подобные действия в отсутствие александрийского возглавителя. Но нервы многих из них не выдержали. Они падали в ноги старейшим епископам, прося пощадить их седые головы, ибо за подпись томоса папы им грозит в Египте смерть. Это были не словесные гиперболы, это был физический террор Диоскора. Тогда им объявили, что их вотум отсрочивается до выборов нового патриарха вместо Диоскора, а пока они безопасно могут жить в Константинополе.
После этого по указанию императора собору пришлось допросить толпу буйных монашеских вождей, в числе их и скандалиста 449 г., сирийского авву Варсума (Барцаума). Не добившись толку от этих буянов, требовавших восстановления милого их сердцу Диоскора, собор в виде отписки от этого безнадежного дела предоставил его послесоборному административному усмотрению Константинопольского архиепископа Анатолия.
Светские руководители собора видели, что епископы, утомленные разбором драматических личных конфликтов, не в состоянии уже спокойно перейти к догматическим формулировкам, и перенесли эту главную предписанную им двором задачу на дальнейшее заседание 22 октября. Для облегчения мук рождения нового вероопределения на архиепископа Анатолия была возложена обязанность в приватном кружке подготовить формулу к заседанию. Несохранившаяся полностью эта формула, насколько мы ее знаем из прений, отражала вкусы большинства, т. е. Кирилловскую александрийскую терминологию. Кроме римских легатов и некоторых антиохийцев почти все епископы стояли за монофизитскую, по существу, формулу μια φύσις...
Влек их в тенета этой богословской западни авторитет св. Кирилла, который был сам в нее уловлен доверием к ходячим текстам отцов церкви, злоумышленно подделанных аполлинаристами. Но понадобилось почти столетие прежде, чем Леонтий Византийский вскрыл этот удавшийся подлог. А в описываемый период большинство не допускало выражений папы Льва и Флавиана "две природы по соединении" δυο φυσεις μετα την ενωσιν и предлагало уклончивое и двусмысленное "из двух природ" εκ δυο φυσεων.
Светские председатели привели в качестве справки показательный факт, что и Диоскор также употреблял "из двух природ" и обвинял Флавиана за "две природы". На это не кто иной, как сам Анатолий, вдруг заявил, что Диоскор низложен не за веру (!!), а за дерзости (отлучение папы и неявка на соборный суд). Ученик и ставленник Диоскора, сам легко приспособившийся к столичному курсу, еще не сознавал или не хотел сознать действительно еретического энтузиазма Диоскора. Вот в каких потемках еще блуждали даже ведущие личности греческого епископата! На один глаз (кирилло-диоскоровский) они все еще были слепы. Вся острота зрения у них была в другом глазу. И они видели им только одного врага - несторианство. И все еще считали собор армией, долженствующей разгромить этого единственно понятного им врага. На заседании 22 октября по заслушании проекта формулы раздались противонесторианские выкрики: "Надо прибавить к этому определению имя св. Марии, как Богородицы, ведь Христос - Бог!" Когда Иоанн, епископ Германикийский, пожелал подчеркнуть "две природы", раздалось: "Долой несториан!" "Что же тогда делать с письмом святейшего Льва?" - спросили крикунов. Трезвое большинство утверждало, что предложенная формулировка подтверждает томос Льва: "Лев высказывает мысли Кирилла!" Но папские легаты были и этим недовольны. По признанию самого римо-католического историка, "они хотели бы канонизировать самые слова послания к Флавиану" (т. е. томоса, G. Bardy, op. cit., p. 234).
Пасхазин заявил: "Если не принимают письма блаженнейшего апостолического папы Льва, тο прикажите нам вернуть наши мандаты, мы возвратимся в Италию, и собор соберется там". Даже Евсевий Дорилейский смутился и предложил отказаться от попытки провести на соборе какое-нибудь вероопределение.
Собор явно переживал кризис, подобный кризисам трех предшествовавших вселенских соборов. И вот тут, как и тогда, сказалась спасительная роль опеки над ним государственной власти. Государственные председатели, после срочного сношения с Двором, поставили собор перед ультиматумом: или собор вотирует вероопределение, или он распускается и переносится на Запад. Пришлось присмиреть и понизить тон. Но все-таки раздались характерные возгласы: "Что же! И разойдемся, если наш проект не нравится! Его не хотят несториане! Пусть несториане и идут в свой Рим!" И это выкрикивали иллирийцы, которые административно (вместе с их центром - Фессалоникой) принадлежали в качестве окраинного экзархата к Римскому патриархату! Но география одно, а этнография - другое. Это были эллины по языку и богословию, и духовно они были чужды латинскому Риму, а Рим - им.
Чиновники-председатели попробовали было упростить исход собрания сжатым голосованием: кто за Льва и кто за Диоскора?
Но это не прошло, да и, по существу, было неточно. Во-первых, Диоскорово богословие - увы! - не разбиралось соборно на суде над ним. Во-вторых, "или - или" было совсем не в этом контрасте, а в контрасте богословий Льва и Кирилла. С томосом папы несогласуемы 12 анафематизмов Кирилла. Но сказать это вслух в тот момент было нельзя, ибо все усилия направлялись на то, чтобы согласовать два по форме несогласуемых богословствования. Оба лица, и Лев и Кирилл, были православны. Но богословствование Кирилла носило в себе формальную дефективность, которая требовала чистки, дезинфекции, а не согласительного проглатывания всеми этой заразы. Volens-nolens надо было вновь в поте лица попробовать сформулировать вероопределение, отчего собор до сих пор так упорно уклонялся. Комиссию для нового проекта составили с расчетом удовлетворить спорящие партии. С римской стороны в нее были зачислены все три легата папы; с греческой же стороны были взяты яркие фигуры (кирилловцы и даже диоскоровцы): Фалассий Кесарие-Каппадокийский, Евсевий Анкирский, сам Аттик Никопольский. Комиссию уединили в маленький придел св. Евфимии и затворили двери от беспокоящего вмешательства других членов собора. И, ο чудо! Да, это воистину чудо! Вот эта именно комиссия - ее можно было бы назвать комиссией отчаяния - неожиданно быстро после перерыва в несколько часов составила, написала и вынесла мудрейшее тактически, при данных обстоятельствах совершеннейшее, философско-богословски знаменитейшее на все века халкидонское вероопределение! В основу его составители положили Антиохийское вероизложение 433 г., подписанное св. Кириллом (тоже под давлением царского двора), послание самого Кирилла к Несторию ("Καταφλυαρουσιν") и, конечно, томос Льва. Компромисс двух богословствований был максимальным. Но из Кирилловой ткани, конечно, выброшена была ядовитая горошина - μία φύσις. Преобладающая победа Льва была бесспорна.
Кульминационной точкой соборных усилий было рождение и утверждение приведенного выше ороса. А кульминационной точкой внутри самого пространного ороса являются его отрицательные наречия: ασυγχυτως, ατρεπτως, αδιαιρετως, αχωριστως - неслитно, непревращенно, неразделимо, - неразлучимо исключающие доступ в него еретических тенденций. Психология и логика ересей характеризуется гипертрофией рационалистической заносчивости, обольщающей и самого изобретателя ереси, и увлеченных им учеников неким новым разъяснением тайны откровения, кажущимся упрощением, а на самом деле ведущим к упразднению, разрушению догмата. Как и все догматы, догмат ο Богочеловеке есть превышающая наш "арифметический" разум тайна. Но эта тайна есть Богооткровенный и Богоданный нам факт, т. е. непреложная, неотменяемая истина. Вот уже воистину c"est à prendre ou à laisser (признать или отвергнуть). Когда наш малый разум - ratio, не постигающий ни тайны мирового бытия, ни тайны нашего собственного я, воображает, что он их как-то постиг, и затем смело врывается внутрь тайны догмата, разбивает грани его кристаллического очертания - определения, он творит варварское насилие над тайной, "сходит с ума" и в сумасшедшем экстазе кричит: "Эврика!" Так под чарами обольстителя наши прародители впали в иллюзорный восторг "еже разумети". Есть пророческий восторг от Духа Святого, и есть лжеблагодать от "духа лестча". Надо иметь дар различения духов, от Бога ли они? (1 Кор. 12:10). Бедный умник Аполлинарий Лаодикийский, сочинив свою "аполлинарийскую" ересь, упростившую (т. е. разрушившую) тайну Богочеловека, в "лжеблагодатном" восторге приписал к тексту своих толкований преискреннее самоизлияние: "О, новая вера! О, божественное смешение: Бог и плоть составили одну природу!" Чтобы не соскользнуть в эту манящую бездну лжеразума и не полететь в обольстительном восторге на крыльях демонов (Мф. 4:6), Халкидонский собор поставил в христологическом оросе как будто простенькие перегородки, барьер, предохраняющий от срыва в бездну ересей. Барьер очень тонкий, едва заметный, кружевной, состоящий всего из четырех отрицаний. Но платоническая и неоплатоническая философия хорошо вышколила гносеологически головы членов комиссии. Они знали, что только так человеку дано рассуждать об абсолютном и непостижимом. А пройденный опыт подтверждал эту, казалось бы, простенькую школьную директиву. Комиссия начертала: 1) "Неслитно" ("άσυγχύτως"), ибо крайние монофизиты вливали воду плоти в огонь божества, и она испарялась, пропадала или же, как трава, сгорала, и оставалась только огненная стихия природы божественной, т. е. "одна природа". 2) "Непревращенно" ("άτρέπτως"), ибо для более лукавых, якобы, умеренных монофизитов человечество, превращая свое существо, теряло свою реальность, становилось только кажущейся оболочкой. 3) "Неразделимо" ("αδιαιρέτως"), а у несториан две природы положены рядом лишь в иллюзорном объединении. 4) "Неразлучимо" ("άχωρίστως"), а у маркеллиан в день последнего суда Богочеловек отлучит от Себя, отбросит в ничто отслужившую Ему человеческую природу.
Говоря об этом оросе IV собора, мы произнесли слово "чудо". Это не для риторики. Это должен почувствовать каждый просто добросовестный историк, вникая во всю сложность пристрастности боровшихся партий, амбиций религии и политики и, наконец, различия расовых умонастроений и языков. Как из этого клокочущего котла, готового взорваться и только увеличить хаос (примеры тому недавно были - Ефесские соборы 431 и 449 гг.), вдруг потекла светлая струя мудрой, примиряющей доктрины? Как мутная вода очистилась, по сербской поговорке, пройдя "чрез дванадесет камена"? Словно развинтившихся школьников засадили в карцер и вынудили написать невыполненное ими упражнение. И вот Бог благословил это принуждение. Оно оказалось во благо. "Ибо угодно Святому Духу и нам" (Деян. 15:28), как принято по примеру апостолов повторять в подобных случаях. Так в прозе, слепоте страстей, грехах и немощах истории выстрадываются и вымаливаются светлые капли истины, так изволяет Дух Святой осенять откровением свыше добросовестные искания человеческого духа. Чем трезвее и точнее знание исторической реальности, тем чудеснее вырисовывается на фоне этой прозы по контрасту луч Божественного Откровения. Чудо для очей веры. Для тупого и слепого неверия все равно чудес не бывает.
Заседания 26, 27 и 28 октября были посвящены вопросам административным, дисциплинарным и личным. Скажем ο них кратко. Блаж. Феодорит, уже оправданный Римом, искал еще и оправдания его собором. Он был мозгом Антиохийской школы, которую соборное большинство считало просто несторианством. Феодорит хотел оправдать пред всеми великую богословскую работу всей его жизни, но его не захотели слушать. Утомленные и духовно раздавленные тем, на что они сейчас решились, соборные отцы, все еще отравленные ядом монофизитства, увидев Феодорита, закричали: "Не надо никаких рассуждений! Анафематствуй Нестория, и довольно!" Феодорит: "Какой в этом толк, пока я вам не докажу, что я православен?" Толпа епископов кричала: "Вы видите, он - несторианин! Вон еретика! Скажи ясно: Св. Дева - Богородица и анафема Несторию и всякому, кто не называет Марию Богородицей и разделяет Христа на двух сынов!" Феодорит мог доказать, что и Несторий соглашался на имя Богородицы и не учил ο двух сынах. Но перед потерявшей терпение толпой это было невозможно. Феодорит в отчаянии, выражаясь тривиально, "махнул рукой" и произнес требуемую анафему. "Ну раз православен, то достоин кафедры! Вернуть его церкви!" Это нежелание епископата вникнуть и понять православную форму антиохийского богословия делало епископов слепыми и невежественными перед соблазнами привычной им формы александрийского богословия почти незащищенного от заразы монофизитства. И за эту слепоту жизнь тяжело отомстила. 250 лет упорной монофизитской реакции, соединившейся с инородческой националистической реакцией против эллинизма, обессилили и умалили византийскую церковь и до сих пор оставили следы и рубцы в ее догматствовании, ее благочестии и ее творчестве.
За Феодоритом должен был выступить перед собором его двойник по судьбе в эпоху диктатуры Диоскора - Ива Эдесский. Его допросили по поводу нашумевшего письма к Маре, епископу Ардаширскому, где св. Кирилл обвинялся им в монофизитстве. Ответ Ивы был бесспорен. Это было до 433 г., когда Кирилл уступил антиохийцам и подписал с ними общее согласительное исповедание. Но члены собора опять не пожелали вникать в суть антиохийского богословия. Их интересовала только анафема на Нестория, которую, конечно, Ива произнес. Оставалось впечатление, будто Феодорит и Ива были несторианами. Но, как всегда бывает в накаленной партийной атмосфере, соборяне этим ничуть не успокоили подозрительность монофизитствующих масс и их вождей. Те решили: "Вот видите, для отвода глаз анафематствовали Нестория (который еще был жив), а старых друзей его - Феодорита и Иву - оправдали. Стало быть, Несторий победил. Долой Халкидонский собор и его главу - папу Льва!" Вот лозунг длительного антихалкидонского движения.
Даже высокие официальные сферы ослабляли себя тем, что сами не были свободны от старой "диоскоровой болезни". Характерным документальным отпечатком этой болезни является канцелярская подделка в самом тексте Халкидонского ороса, как он издан печатно по самым древним и авторитетным оригиналам. В нем теперь читаем "диоскоровскую" вставку "из двух природ", вместо "в двух природах". Самоочевидность подделки, кроме существа дела, документально доказывается тем, что все без исключения древние отеческие цитаты ороса, как и следует ожидать, содержат "в двух природах".
Четвертый Вселенский Собор
Четвертый вселенский собор — Халкидонский связан непосредственно с историей третьего вселенского собора - Ефесского (пишет еп. Иоанн Аксайский). Мы знаем, что главным деятелем в просвещении и охранении православного учения на 3-м вселенском соборе был св. Кирилл, архиеп. Александрийский. Главным виновником всех беспокойств был Евтихий, архим. Константинопольский, который являлся почитателем св. Кирилла. Святитель Кирилл, уважая Евтихия, прислал ему экземпляр деяний вселенского Ефесского собора. Но как случается в других случаях, что воодушевление переходит в крайность, так и здесь ревность к богословским суждениям св. Кирилла перешла границы. Высокое богословие св. Кирилла было не понято и выродилось у Евтихия в лжеучение, построилась новая система монофизитства, в котором утверждалось, что во Иисусе Христе было не два естества, но одно. Когда на соборе дошло до объяснений с Евтихием, то он выразил свое учение так: “После воплощения Бога Слова, я поклоняюсь одному естеству, естеству Бога, воплотившегося и вочеловечившегося; исповедую, что Господь наш состоит из двух естеств прежде соединения, а после соединения исповедую одно естество” (История вселенских соборов).
Еретическое монофизитское учение разделял Диоскор , занявший после Кирилла Александрийскую кафедру. Диоскора поддерживал император Феодосий II, ценивший его как борца с несторианством. Евтихия почитала придворная партия во главе с императрицей Евдоксией. По совету этой партии, Евтихий перенес свое дело на суд церквей Римской и Александрийской, выставляя себя защитником православного учения, а Флавиана и Евсевия, еп. Дорилейского несторианами. Папа Лев Великий, осведомленный обо всем Флавианом, согласился на осуждение Евтихия. Диоскор же, приняв сторону последнего, просил императора созвать вселенский собор для утверждения мнимо-православного учения Евтихия и осуждения несторианства, якобы возрожденного Флавианом. Феодосий II назначил в 449 году собор в Ефесе, под председательством Диоскора.
На соборе присутствовало 127 епископов лично и 8 имели уполномоченных. Папа прислал “догматическое послание”, знаменитое по чистоте понимания истины и по ясности изложения (epistola dogmatica). Заседали трое его легатов. Начались соборные совещания по делу Евтихия. Диоскор не огласил послание папы, удовольствовался исповеданием веры Евтихия и заявлением, что о двух природах во Христе не говорилось на прежних вселенских соборах. Диоскор объявил Флавиана еретиком и лишенным сана, также как Евсевия Дорилейского, Домна Антиохийского и Феодора Кирского. С ними, по боязни насилия, согласились 114 епископов. Легаты Римские отказались подать голос.
“Когда Флавиан выходил из соборной залы”, пишет еп. Арсений, “на него набросились сирский архимандрит Варсума и другие монахи, и так избили его, что он скоро умер на пути в городок Лидии, место своего заточения”.
Преемником Флавиана сделался Анатолий, священник, поверенный Диоскора при имп. Дворе. Император, обманутый своими царедворцами, подтвердил все определения ефесского “разбойничьего собора”.
Защитником православия выступил папа Римский св. Лев Великий . На соборе в Риме было осуждено все, постановленное в Ефесе. Папа в письмах на восток требовал созыва законного вселенского собора в Италии. По его просьбе, того же требовал и зап. император Валентиан III. Но Феодосий находился под влиянием монофизитской придворной партии, особенно Феодоксии, и потому не внимал просьбам. Затем, придворная партия потеряла свое значение, императрицу удалили под предлогом паломничества в Иерусалим. Получила значение партия сестры Феодосия, Пульхерии, почитательницы патриарха Флавиана. Его мощи были торжественно перенесены в Константинополь. Феодосий вскоре умер (450 г.). Преемником его стал Маркиан, вступивший в брак с Пульхерией.
В Халкидоне был созван законный 4-й Вселенский собор . Всех отцов на нем было 630. Из наиболее замечательных были: Анатолий Константинопольский, принявший сторону православных, Домн Антиохийский (низложенный Диоскором и возвращенный Маркианом), Максим, поставленный на его место, Ювеналий Иерусалимский, Фалассий Кесарие-Каппадокийский, блаженный Феодорит, Евсевий Дорилейский, Диоскор Алесксандрийский и другие. Папа, желавший собора в Италии, все же прислал своих легатов в Халкидон. Председателем собора был Анатолий Константинопольский. Первым делом отцы занялись рассмотрением деяний разбойничьего собора и судопроизводством над Диоскором. Его обвинителем был известный Евсевий Дорилейский, который представил отцам записку с изложением всех насилий Диоскора на разбойничьем соборе. Ознакомившись, отцы отняли у Диоскора право голоса, после чего он попал в число подсудимых. К тому же на него представили много обвинений египетские епископы, которые рассказали о безнравственности и жестокости Диоскора и его разного рода насилиях. Обсудив все это, отцы осудили его и низложили, так же, как осудили разбойничий собор и Евтихия. Тех епископов, которые принимали участие в разбойничьем соборе, отцы Халкидонского собора простили, так как они раскаялись и объяснили в свое оправдание, что действовали под страхом угроз Диоскора.
Затем отцы занялись определением вероучения. Им предстояло изложить такое вероучение о двух естествах в Лице Господа Иисуса Христа, которое было бы чуждо крайностям несторианства и монофизитства. Среднее между этими крайностями учение именно и было православным. Отцы Халкидонского собора именно так и поступили. Приняв за образец изложение веры св. Кирилла Александрийского и Иоанна Антиохийского, а также послание папы Льва Римского к Флавиану, они, таким образом, определили догмат об образе соединения в Лице Господа Иисуса Христа двух естеств: “последующе божественным отцам, все единогласно поучаем исповедовать..... единого и того же Христа, Сына, Господа единородного, в двух естествах, неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно , познаваемого (никакоже различию двух естеств потребляемому соединением, паче же сохраняемому свойству каждого естества во едино лицо и воедину ипостась совокупляемого): не на два лица рассекаемого или разделяемого, но единого и того же Сына и единородного Бога Слова”. Таким вероопределением осуждалось как несторианство, так и монофизитство. Все отцы были согласны с этим определением. Блаженный Феодорит, которого на соборе подозревали в несторианстве, особенно египетские епископы, произнес анафему на Нестория и подписал его осуждение. Поэтому собор снял с него осуждение Диоскора и восстановил в сане, равно как снял осуждение с Ивы, епископа Эдесского. Только египетские епископы держали себя двусмысленно по отношению к вероопределению. Они хотя и подписали осуждение Евтихия, но не хотели подписать послания Льва Римского к Флавиану, под тем предлогом, что, по существующему в Египте обычаю, они ничего важного не делают, без соизволения и определения своего архиепископа, которого, в связи с низложением Диоскора, у них не было. Собор обязал их клятвой подписать, когда будет поставлен архиепископ. - Когда донесли Маркиану, что все сделано, он прибыл сам на собор на 6-е заседание, произнес речь, в которой выразил радость, что все сделано по общему желанию и мирно. Впрочем, заседания собора еще не окончились. Отцы занялись составлением 30 правил. Главные предметы правил - церковное управление и церковное благочиние.
После собора император издал строгие законы относительно монофизитов. Приказано было всем принимать учение, определенное Халкидонским собором; монофизитов ссылать в заточение или изгонять; их сочинения сжигать, а за их распространение казнить и проч. Диоскор и Евтихий были сосланы в отдаленные провинции”.
Халкидонский собор утвердил постановления не только трех предыдущих Вселенских соборов, но и поместных: Анкирского, Неокесарийского, Гангрского, Антиохийского и Лаодикийского, бывших в 4-м веке. С этого времени первенствующих епископов в главных пяти церковных округах стали называть патриархами, а знатнейшим митрополитам, лишенным некоторых прав самостоятельности, в почетное отличие, присвоили титул экзарха: напр., Ефесскому, Кесарийскому, Ираклийскому.
Епископ Арсений, отмечая это, добавляет: “Название встречалось и раньше; так имп. Феодосий в письме 449 года назвал епископа Римского Патриархом. На 2-м заседании Халкидонского. Собора императорские представители сказали: “пусть святейшие патриархи каждого округа изберут по два из округа для рассуждений о вере”. Отсюда видим, что это название уже вошло в официальное употребление. Что же касается названия “папа”, то в Египте и Карфагене простой народ называл так первенствующих епископов, а прочие были у него “отцы”, а эти “деды” (папы). Из Африки это название перешло в Рим”.
Монофизитская ересь после собора.Ересь монофизитская принесла Церкви более зла, чем какая-либо другая ересь. Соборное осуждение уничтожить ее не смогло. Очень не нравилось монофизитам, особенно египетским, учение о двух естествах в лице Господа Иисуса Христа, главное о человеческом. Многие монахи в других церквах также были против этого учения и перешли в ряды монофизитов. Им казалось невозможным приписать Господу Иисусу Христу человеческую природу, подобную нашей греховной, против недостатков которой были направлены все их подвиги. Еще во время Халкидонского собора монашествующие прислали трех архимандритов, которые брались защищать монофизитское учение и просили о восстановлении Диоскора. После собора некоторые из монахов прямо из Халкидона отправились в Палестину и произвели там большое смущение рассказами о том, что Халкидонский собор восстановил несторианство. Десять тысяч палестинских монахов, под предводительством выходцев из Халкидона, напали на Иерусалим, разграбили его, выгнали патриарха Ювеналия, а на его место поставили своего Феодосия. Только через два года (453 г.), при помощи военной силы, Ювеналий занял опять иерусалимский престол. Подобные же волнения монофизиты устраивали и в Александрии. Здесь и военная сила не привела ни к чему. Чернь загнала воинов в бывший храм Сераписа и сожгла живыми вместе с храмом. Усиленные военные меры привели к окончательному отделению монофизитов от православного патриарха Протерия, поставленного на место Диоскора, и созданию отдельного общества под управлением пресвитера Тимофея Элура.
Воспользовавшись смертью императора Маркиана (457 г.), Александрийские монофизиты, устроили бунт, во время которого был убит Протерий, а на его место был возведен Элур, который низложил всех епископов Халкидонского собора, и осудил патриархов: Константинопольского, Антиохийского и Римского. Преемник Маркиана, Лев 1 Фракианин (457-474 г.) не мог сразу подавить восстание в Александрии. Для восстановления мира в Церкви, он решился на особую меру: потребовал, чтобы все митрополиты империи дали ему свой отзыв о Халкидонском соборе и о том, должно ли признавать Элура законным Александрийским патриархом. Более 1600 митрополитов и епископов высказались в пользу Халкидонского собора и против Тимофея Элура.
Тогда Лев низложил Элура (460 г.) и Александрийским патриархом поставил православного Тимофея Салафакиола. Благочестие и кротость этого патриарха принесли ему любовь и уважение монофизитов, и Александрийская церковь некоторое время была спокойна. Был также низложен (470 г.) патриарх Антиохийский Петр Гнафевс. Будучи еще монахом, он составил в Антиохии сильную монофизитскую партию, принудил православного патриарха оставить кафедру и сам ее занял. Чтобы утвердить навсегда монофизитство в Антиохии, он в трисвятой песне после слов: святый бессмертный - сделал монофизитское прибавление - распныйся за ны.
Но вот, в 476 году императорский престол занял Василиск, отнявший его у Льва Зенона. Чтобы укрепить себя на престоле при помощи монофизитов, Василиск принял их сторону. Он издал окружное послание, в котором, предавая осуждению Халкидонский собор и послание Льва к Флавиану, приказывал держаться только Никейского символа и определений второго и третьего вселенских соборов, подтверждающих этот символ. Такое послание должны были подписать все епископы империи, и действительно многие подписали, одни по убеждению, другие из страха. Вместе с тем были восстановлены на своих кафедрах Тимофей Элур и Петр Гнафевс, а православные патриархи - Александрийский и Антиохийский - удалены. Восстановление монофизитства произвело сильное волнение среди православных, особенно в Константинополе. Здесь во главе православных стоял патриарх Акакий. Василиск, желая предотвратить волнения, угрожавшие даже его престолу, издал было другое окружное послание, отменявшее первое, но было поздно. Зенон, при помощи православных, особенно Акакия, одолел Василиска и занял императорский престол (477 г.). Теперь православные опять взяли перевес над монофизитами. После смерти Элура, кафедру занял опять Тимофей Салафакиол. Но Зенон хотел не только победы православных, но и присоединения монофизитов к православной Церкви. Он понимал, что религиозные разделения плохо сказывались на благосостоянии государства. В этом ему сочувствовал и патриарх Акакий. Но эти попытки присоединения монофизитов, начатые Зеноном и продолжавшиеся в следующее царствование, приводили только к волненияя в Церкви, и, наконец, разрешились новой ересью.
В 484 году умер Александрийский патриарх Тимофей Салафакиол. На его место православные выбрали Иоанна Талайю, а монофизиты Петра Монга, который стал усердно хлопотать в Константинополе о своем утверждении, и, между прочим, предложил план для присоединения монофизитов. Зенон и патриарх Акакий согласились на его план. И вот, в 482 г., Зенон издает согласительное вероопределение, на основании которого должно было установиться общение между православными и монофизитами. В нем утверждался Никейский символ (подтвержденный вторым Вселенским Собором), предавались анафеме Несторий и Евтихий с единомышленниками, принимались 12 анафематизмов св. Кирилла, утверждалось, что единородный Сын Божий, сошедший и воплотившийся от Духа Святого и Марии Девы Богородицы, есть один, а не два: один и в чудесах, и в страданиях, которые претерпел во плоти добровольно; наконец, изрекалась анафема на тех, которые мыслили или теперь мыслят что-либо другое, чем утвержденное на Халкидонском или ином соборе. Зенон хотел достигнуть соединения умолчанием о естествах в Лице Господа Иисуса Христа и двусмысленным выражением о Халкидонском соборе. Такое согласительное вероисповедание было принято патриархом Акакием, Петром Монгом, получившим за это Александрийскую кафедру, Петром Гнафевсом, который снова занял кафедру Антиохийскую. Но в то же время это согласительное исповедание не удовлетворило ни строгих православных, ни строгих монофизитов. Православные подозревали в нем признание монофизитства, а те требовали явного осуждения Халкидонского собора. Не утвержденный императором на Александрийской кафедре Иоанн Талайя отправился в Рим с жалобами к папе Феликсу II на Акакия, принявшего энотикон. Феликс, чувствуя себя вполне независимым от Константинополя после падения Западной империи (476 г.), осудил энотикон как еретическое вероопределение, отлучил Акакия и всех епископов, принявших энотикон, равно как и самого Зенона, и даже прервал общение с восточными церквами. Строгие монофизиты со своей стороны восстали на своих патриархов Гнафевса и Монга, за принятие энотикона, отделившись от них и образовали отдельное монофизитское общество акефалитов (безглавных).
При преемнике Зенона Анастасии (491-518 гг.) дела находились в том же положении. Анастасий требовал, чтобы все приняли энотикон. Но православные уже успели понять, что снисходительные меры по отношению к еретикам не приносят благих последствий и даже наносят урон православию, поэтому стали отказываться от энотикона. Анастасий стал преследовать их, и, видимо, уже перешел на сторону монофизитов. Между тем в среде акефалитов появились ярые поборники монофизитства - Ксенай (Филоксен), епископ Иерапольский в Сирии, и Север, патриарх Антиохийский. Север, для успеха монофизитства в Константинополе, предложил Анастасию внести прибавление в трисвятой песне: распныйся за ны . Патриарх Константинопольский Македоний, опасаясь ссылки, был вынужден повиноваться приказанию императора. Но народ, узнав об этом, устроил бунт в Константинополе. Хотя Анастасию удалось временно успокоить народ и даже сослать в заточение патриарха Македония, но все же вскоре началась открытая война между православными и царем. Предводитель православных Виталиан своими победами принудил Анастасия дать обещание созвать собор для подтверждения святости Халкидонского собора и восстановить общение с Римом. Анастасий вскоре умер (518 г.), не исполнив своих обещаний.
При его преемнике Юстине (518-27 гг.), покровителе православия, оно опять получило перевес. Были возобновлены сношения с Римской церковью (519 г.) при новом патриархе Иоанне Каппадокийском; была подтверждена важность Халкидонского собора, монофизитские епископы низложены и проч.
Четвертый Вселенский Собор, на котором присутствовали 630 епископов, состоялся в 451 году в городе Халкидоне при императоре Маркиане (450-457). Еще при жизни императора Феодосия II (408-450) в 448 году Евсевий, епископ Дорилейский, донес Собору, бывшему в Константинополе при святом Патриархе Флавиане (память 18 февраля), на предстоятеля одного из столичных монастырей архимандрита Евтихия, который из неумеренной ревности против душепагубной ереси Нестория впал в другую крайность и начал утверждать, что в Иисусе Христе человеческое естество при ипостасном соединении было совершенно поглощено Божеским, вследствие чего утратило все, свойственное человеческой природе, кроме лишь видимого образа, так что после соединения в Иисусе Христе осталось только одно естество (Божеское), которое в видимом телесном образе жило на земле, страдало, умерло и воскресло.
Собор осудил лжеучителя. Но ересиарх имел защиту при императорском дворе и находился в тесных связях с еретиком Диоскором, преемником святителя Кирилла (память 18 января) на патриаршей Александрийской кафедре. Евтихий обратился к императору с жалобой на несправедливость осуждения и требовал суда Вселенского Собора на своих противников, которых подозревал в несторианстве. Желая успокоить Церковь, Феодосий разрешил созвать Четвертый Вселенский Собор в 449 году в Ефесе. Этот собор в летописях Церкви заклеймен именем "разбойничьего". Диоскор, поставленный от императора председателем собора, владычествовал диктаторски, употребляя угрозы и явное насилие. Евтихий был оправдан, а святитель Флавиан осужден. В 450 году Феодосий умер. Его сестра Пульхерия возвела с собой на престол Маркиана. Умирение Церкви было делом первой необходимости. Вселенский Собор был назначен на 451 год. Патриарх Константинопольский, святой Анатолий (память 3 июля), был председателем Собора. Диоскор с первого заседания был лишен места между присутствующими, а на третьем осужден со всеми своими сторонниками. Всех заседаний Собора было 16. Святые отцы единодушно произнесли проклятие на ересь Евтихия. На основании посланий святителя Кирилла Александрийского и папы Льва Великого отцы Собора решили: "Последуя святым отцам, все согласно поучаем исповедовать одного и Того же Сына, Господа нашего Иисуса Христа, совершенного в Божестве и совершенного в человечестве, истинно Бога, истинно Человека, Того же из разумной души и тела, Единосущного Отцу по Божеству и Того же единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха, рожденного прежде веков от Отца по Божеству, а в последние дни ради нас и ради нашего спасения от Марии Девы Богородицы по человечеству, одного и Того же Христа, Сына Господа, Единородного, в двух естествах неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого, так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, тем более сохраняется свойство каждого естества и соединяется в одно Лицо и одну Ипостась, - не на два лица рассекаемого или разделяемого, но одного и Того же Сына, Единородного, Бога Слова, Господа Иисуса Христа, как в древности пророки учили о Нем и как Сам Господь Иисус Христос научил нас, и как предал нам Символ отцов".
В двух последних заседаниях Собор изложил 30 канонов относительно церковной иерархии и дисциплины. Сверх того, Собор утвердил постановления не только трех предшествовавших Вселенских Соборов, но и поместных: Анкирского, Неокесарийского, Гангрского, Антиохийского и Лаодикийского, бывших в IV веке.
Был представлен двумя епископами: Пасхазинусом и Луцинзиусом . Собор издал 30 правил .
Обзор заседаний собора
Общая направленность собора во многом выяснилась уже на первом заседании, когда обсуждался личный статус Диоскора Александрийского и Феодорита Кирского, главного выразителя взглядов "восточной" или антиохийской группировки. Папские легаты потребовали исключения Диоскора, поскольку он оскорбил папу Льва, тогда как египтяне и их союзники резко протестовали против присутствия Феодорита, который критиковал святого Кирилла. Имперские чиновники отказали и тем и другим. Было принято решение посадить обоих, Диоскора и Феодорита, посреди храма, подобно обвиняемым, которые с полным правом высказываний должны защищаться. Это было разумно не только из соображений справедливости, но и в связи с главной целью политики Маркиана и Пульхерии: восстановить согласие внутри имперской Церкви, сосредоточенной вокруг двух имперских столиц, Рима и Константинополя. Это решение процедурного вопроса привело к тому, что заседание было почти полностью занято долгим чтением протокола Константинопольского собора, осудившего Евтихия (448), и протокола "Разбойничьего" собора (449). Чтение постоянно прерывалось бурными выкриками со стороны епископов разных фракций. Бывшие члены "разбойничьего" собора, подписавшие осуждение Флавиана и косвенно оскорбившие Льва своим отказом читать его послание, пытались оправдываться, то обвиняя Диоскора в шантаже и насилии, то поступая честнее и испрашивая у собора прощение. Наиболее скомпрометированным среди них был, вероятно, Ювеналий Иерусалимский, который вместе с Диоскором был сопредседателем "Разбойничьего" собора. В Халкидоне он-отнюдь не убедительно-отговаривался незнанием3 и, сделав красноречивый жест, встал со своего места рядом с друзьями Диоскора и перешел к антиохийцам и константинопольцам. Диоскор же занял сдержанную и достойную позицию, высказывая вполне понятную иронию по отношению к епископам, поддерживавшим его в 449г., теперь же ставшим на сторону его обвинителей. Однако он столкнулся с трудностями, оправдывая свою позицию в 449г., особенно относительно реабилитации Евтихия. Он очень ясно высказал свою собственную вероучительную позицию, которая и осталась позицией большинства оппонентов Халкидонского собора: Христос есть полностью Бог и полностью Человек, и потому у Него "две природы", однако после их соединения уже невозможно говорить о "двух природах", существующих отдельно одна от другой, поскольку соединение их в единое существо есть соединение совершенное. Диоскор, конечно, не допускал употребления греческого слова фисис ("природа") для обозначения чего-либо, кроме "конкретной реальности". Более того, как указали и он, и его сторонники, святой Кирилл употреблял выражение "единая природа Бога Слова воплощенная" и никогда определенно не говорил о двух природах после их соединения. На основании этого Кириллова фундаментализма Диоскор и посчитал, что осуждение Флавиана в 449г. было справедливым: Флавиан и Евсевий Дорилейский, официальный обвинитель Евтихия в 448г., говорили о "двух природах после Воплощения" и потому de facto были "несторианами". Однако в Халкидоне большинство утверждало, что Диоскор неправ, усматривая противоречие между Кириллом и Флавианом.
Имперские чиновники в заключительном слове выражали свое убеждение в том, что осуждение Флавиана было несправедливым и поэтому те, кто соглашался с ним-то есть те, кто возглавил "Разбойничий" собор, Диоскор, Ювеналий (его переход ему еще не помог!), Фалассий Кесарийский и другие-должны быть низложены. Однако чиновники заявили также, что подобное действие, требующее свежей головы и свободного обсуждения, нужно отложить до следующего заседания. Собрание завершилось пением "Святый Боже! Святый Крепкий! Святый Бессмертный, помилуй нас". Это первый известный случай, когда было пропето это песнопение, которое в последующие века станет столь популярным, но и вызовет споры.
Сознавая, что позиция его не имеет ни малейшего шанса восторжествовать на соборе, Диоскор Александрийский не появлялся на других заседаниях. Его низложение произошло в его отсутствие на третьем заседании, но лишь после того, как ему лично трижды был вручен вызов. Кроме того, что очень знаменательно, в указе о его низложении говорится только о дисциплинарных и канонических прегрешениях, а не о ереси. Официальное сообщение, посланное ему, таково: "Знай, что за то, что ты презрел каноны и ослушался настоящего Святого и Вселенского собора, не принимая во внимание других преступлений, в которых ты повинен, поскольку, согласно канонам, будучи трижды призван настоящим Святым и Великим собором, не согласился дать ответ на предъявляемые тебе обвинения, ты низложен от епископства и лишен всякого церковного сана настоящим Святым и Вселенским собором сего 13 октября"4. Чисто дисциплинарный, а не вероучительный характер низложения будет должным образом отмечен Анатолием Константинопольским (хорошо знавшим Диоскора, ибо он был его представителем-апокрисиарием-в столице) в решающий момент дебатов на пятом заседании. Подлинной целью его выступления было утверждение, что даже если Диоскор обвинял Флавиана в ереси за исповедание "двух природ после их соединения", то его собственная, Кириллова терминология не обязательно была еретической5. Отсюда ясно, что не было момента, когда бы Халкидонский собор отступал от своей Кирилловой позиции, которую отстаивал любой ценой, даже идя против течения, которое представляли римские легаты. Из всех участников "разбойничьего" собора низложен был только Диоскор. Правда, все остальные-включая Ювеналия Иерусалимского-не только принесли покаяние, но и подписали низложение Диоскора.
Верность Кириллу с неизменной четкостью подчеркивалась на третьем и пятом заседаниях, когда встал вопрос о новом вероучительном определении. Потребность в новом определении была высказана имперскими чиновниками в начале второго заседания, и это поначалу вызвало почти всеобщее недовольство. Действительно, папские легаты получили от папы Льва инструкцию, в соответствии с которой должны были настаивать на том, что "Послание к Флавиану" уже есть достаточное выражение православия и что нет необходимости в дальнейших дебатах, а требуется лишь формальное принятие "веры Петра". Вообще нежелание издавать вероучительные определения было общей тенденцией. Сами восточные епископы-включая Диоскора и его последователей- предпочитали считать Никейский Символ Веры совершенно достаточным выражением православия. Во всяком случае ни Первый Эфесский собор (431), ни Второй ("Разбойничий", 449) не издали никаких исповеданий веры, а лишь осудили действительных или предполагаемых несториан во имя никейской веры6. Более того, Первый Эфесский собор одобрил резолюцию (впоследствии включенную как 7-е правило), запрещающую "представлять, составлять или писать какую-либо формулировку веры, иную, нежели та, которая была определена святыми отцами в Никее со Святым Духом"7. На это постановление постоянно ссылались александрийцы, еще не признавшие Константинопольский собор 381г. и приписываемый ему Символ Веры, который в действительности был расширением Никейского Символа. Александрийская церковь определяла православие как строгую приверженность только Никейскому собору, отвергая собор 381г. и приписываемый ему Символ Веры. На Халкидонском соборе он был приписан этому собору впервые8; это предполагало, что эфесское постановление было лишь особым заявлением, не имевшим отношения к вопросу, обсуждаемому в Халкидоне9.
Требование чиновниками вероучительного определения было вполне в согласии с позицией Империи по отношению к Вселенским соборам: император созывал такие собрания с определенной целью-получить ясные указания для своей политики по обеспечению единства Церкви. В 451г. простая ссылка на авторитет Никеи была явно недостаточной для достижения такой ясности, поскольку на него ссылались противоположные партии, каждая из которых претендовала на верность ему именно своих убеждений. Разумная тактика чиновников заключалась в том, чтобы все различные документы (предположительно отражающие "древнюю веру") были прочтены и, таким образом, сами епископы признали бы необходимость устранения существующих противоречий.
То, что следовало прочесть, составляли два Символа Веры, Никейский и Константинопольский, два "Послания" святого Кирилла Несторию, примирительное "Послание" Кирилла Иоанну Антиохийскому (433) и Томос Льва Флавиану. Епископы единодушно приветствовали оба Символа и послания Кирилла. Однако епископы Иллирика (теоретически подчиненные папскому викарию в Фессалониках) и Палестины возражали против некоторых выражений "Томоса" папы Льва, усматривая в них противоречие вере святого Кирилла. В этом-то и заключался основной вопрос: он подтверждал выраженную чиновниками необходимость выработки нового определения, устраивающего как Рим, так и кирилловское большинство собора.
"Томос" папы Льва был написан человеком, мало сведущим в деталях христологического спора на Востоке, но он производил необычайно сильное впечатление своим гармоничным логическим построением, в котором удалось избежать как керигматического стиля Кирилла, так и заблуждений Нестория. Нет сведений о том, знал ли папа греческий язык, но проблемы он изучил, читая Тертуллиана и Августина, так же как и трактат "О Воплощении", составление которого было поручено ввиду христологических споров святому Иоанну Кассиану. Из латинского богословия он скорее почерпнул такое понимание спасения, в котором особенно подчеркиваются идеи посредничества и примирения, то есть восстановления правильного и изначально гармоничного соотношения между Творцом и тварью, чем понимание обожения, theosis, столь любимого греческими Отцами. Поэтому для него было естественным говорить о Христе как имеющем две природы, или субстанции (substantia), хотя он и не вполне понимал, что латинское слово substantia обычно переводилось на греческий как hypostasis, что и придавало его богословию подозрительно несторианское звучание. Исходя из здравого смысла, он подчеркивал важную истину, а именно, что обе природы Христа обязательно сохраняют свои свойства после соединения (agit utraque forma quod proprium est), поскольку не абстрактно, а в конкретной реальности Христос никогда не переставал быть и Богом, и Человеком. Он добавил понятие, важное для Востока: действия, присущие соответственно Божеству и человечеству, осуществляются в единении одного с другим (cum alterius communione). Именно это понятие единения Божества и человечества во Христе и было основой учения о theosis (обожении). И наконец, Лев, несомненно зная, что действительно важно для Кириллова богословия и что особенно противопоставляется "несторианствующей" антиохийской школе, утверждает теопасхизм. "Можно сказать,- пишет он,-что Сын Божий был распят и погребен, поскольку мы понимаем единство личности в обеих природах". Но так как правильный перевод на греческий слова persona есть πρόσωπο (prósopo), его представление личностного единства Христа следовало бы понимать только как "просопическое" (как в Антиохии), а не как "ипостасное" или "природное" (как у Кирилла)10.
Буря, вызванная возражениями против текста папы Льва, боязнь некоторых, что все Кириллово богословие будет отвергнуто", были так велики, что чиновникам пришлось, воспользовавшись своей властью, закрыть заседание. Но прежде они условились, что Анатолий Константинопольский (явный кирилловец, бывший друг Диоскора, ловкий церковный дипломат) встретится с оппозицией, дабы успокоить ее сомнения. Аттик Никопольский (в Эпире)-один из возражавших-особенно настаивал, чтобы в пленарном заседании было зачитано до сих пор не прочтенное третье "Послание" Кирилла, содержащее Двенадцать анафематизмов, которое также следовало принять во внимание при рассмотрении православия Льва12. По существу дебаты на третьем заседании оказались разбирательством православия папы Льва, о котором судили по исходным предпосылкам, почерпнутым у Кирилла.
В конце концов только в начале четвертого заседания собора "Томос" Льва был объявлен свободным от всякого подозрения в ереси. После заявления легата Пасхазина ("Досточтимый Лев, архиепископ всех церквей (!), дал нам изложение истинной веры... Эту веру собор и исповедует... не изменяя, не вычеркивая и не добавляя ни единого замечания") епископы один за другим заявили, что Лев находится в согласии с Никеей, Константинополем, Эфесом и Кириллом. Епископы Иллирика также подписали "Томос", заявив, что после заседаний с Анатолием они могут это сделать, будучи вполне уверенными в православии архиепископа Льва, "поскольку легаты разъяснили нам то, что казалось противоречивым в выражениях (Льва)". Подобное же заявление было сделано епископами Палестины13. Хотя это заседание формально и соответствовало инструкциям, которые папа Лев дал своим легатам-"Томос" был принят как изложение православной веры,-оно выглядело так, будто Льва судили и оправдали на основании христологии Кирилла как критерия православия.
Это же заседание было отмечено формальным принятием Ювеналия Иерусалимского и других бывших друзей Диоскора в полноправные члены собора. Они, конечно, тоже подписались под "Томосом" Льва, и соборные Отцы приветствовали восстановленное единство Церкви. Но в действительности будущее оказалось не столь радужным, как ожидалось: попытки соборных Отцов и чиновников добиться вероучительного согласия от ведущей группы монахов, включавшей знаменитого Варсауму Сирийского, успехом не увенчались. Эти выдающиеся подвижники, также принимавшие активное участие в "Разбойничьем" соборе 449г., были представлены собору, но оказались менее гибкими, чем епископы. Они отказались анафематствовать не только Диоскора, но даже Евтихия и, таким образом, на ближайшие десятилетия возглавили антихалкидонскую оппозицию.
Позиция монахов, их претензии стать единственными законными последователями святого Кирилла и их отказ отвергнуть Евтихия-все это ясно показало, что сохранение православной христологии, включая наследие Кирилла, требует вероучительного определения. На пятом заседании собора уже не было протестов против чиновников, настойчиво требовавших вероучительного определения. На этом заседании, 22 октября, присутствовали только избранные: чиновники, папские легаты, епископы главных кафедр (Константинополя, Антиохии и Иерусалима) и пятьдесят два других епископа. Собрание походило скорее на руководящий комитет, нежели на пленарное заседание. Проект заявления, написанный, вероятно, Анатолием Константинопольским, был представлен к обсуждению. Текст его не был внесен в протокол, но, судя по последовавшим горячим обсуждениям14, ясно, что он содержал пункт об именовании Девы Марии Богородицей (Theotokos), то есть решающее антинесторианское утверждение, подтверждающее постановление Первого Эфесского собора, а также определял существо Иисуса Христа как соединение двух природ, прибегая к строго кирилловской терминологии. Принятие такого текста, вероятно, удовлетворило бы Диоскора и помогло бы избежать раскола. Его ярко выраженный кирилловский характер вызвал короткое возражение Иоанна Германикейского, друга Нестория и Феодорита, который, видимо, был против включения термина Theotokos. Его одинокий голос был заглушен криками: "Да будет Мария письменно поименована Богородицей!" Гораздо серьезнее был энергичный и официальный протест римских легатов: "Если термины не будут согласованы с посланием апостольского и блаженнейшего мужа Льва, архиепископа, дайте нам копию, и мы вернемся (в Рим), дабы собор мог собраться там". Как мы помним, официальная позиция Римской церкви состояла в том, что все вопросы уже разрешены "Томосом" Льва и что по существу никакого другого постановления уже не нужно. Поскольку же чиновники требовали постановления, то оно должно было по крайней мере быть в полном соответствии с "Томосом". Столкнувшись с этим затруднением, имперские чиновники, главная задача которых состояла в обеспечении единства того и другого Рима, предложили создать новую комиссию из представителей всех партий для пересмотра проекта. Против такой процедуры епископы подняли шумный протест. Большинство их было удовлетворено существующей версией. Обращение чиновников к императору и прямое приказание Маркиана в конце концов убедили собрание образовать комиссию для создания нового проекта.
Этот эпизод историки толкуют по-разному, в зависимости от тех предпосылок, из которых они исходят. Апологеты папского первенства видят здесь непосредственную победу авторитета Рима. Восточные антихалкидониты, прежние и нынешние, сожалеют о том, в чем они видят трагическую капитуляцию перед папой и императором. Историки, симпатизирующие антиохийской и западной христологиям, выражают досаду на "слепоту" греческого епископата, неспособного понять очевидную ересь Диоскора, и восхваляют твердость легатов15. Однако никто из участников собора не воспринимал это событие в столь упрощенном виде. В действительности все епископы подписались под "Томосом" Льва на предыдущем заседании. По их представлению, это было совершенно достаточным выражением их осуждения Евтихия и принятия формулировки о двух природах, столь энергично выдвинутой Львом. Когда чиновники задали им прямой вопрос: "За кого вы, за Льва или за Диоскора?"-они без колебания ответили: "Мы веруем, как Лев"16. Они колебались написать в постановлении "в двух природах", а не "из двух природ", потому что предвидели опасные последствия полного отказа от терминологии, которой пользовался Кирилл. Для них, как и для Отцов Пятого собора, который соберется через столетие, то есть слишком поздно, чтобы залечить раскол, ни терминология Кирилла ("из двух природ"), ни терминология Льва ("две природы после их соединения") не заслуживали отдельного и самодовлеющего статуса: и та и другая служили лишь для отвержения ложного учения, то есть соответственно несторианства и евтихианства.
Как бы то ни было, комиссия собралась и выработала знаменитое Халкидонское определение-тонкий компромисс, пытающийся удовлетворить последователей Кирилла (употребляя термины Theotokos и "соединение в единой ипостаси"), так же как и римских легатов (утверждая, что Христа мы знаем "в двух природах... с сохранением свойств каждой из них"), и мудро исповедующий тайну Боговоплощения, используя четыре отрицательных наречия ("неслиянно, неизменно, нераздельно, неразлучно").
Статус этого определения или ороса (????) никак не претендовал на новый Символ Веры. Употребление в современных учебниках17 термина "Халкидонский Символ" ошибочно. Текст этот не предназначался для богослужебного, сакраментального или "символического" употребления и понимался лишь как определение, исключающее и несторианскую, и евтихианскую ереси. В преамбуле очень четко определена эта отрицательная, "опровергающая" цель создателей текста. В определение включен полный текст двух Символов-Никейского и Константинопольского-после чего следует заявление, что эти два Символа "достаточны" для познания истины. И только тогда, после этого консервативного и охранительного утверждения, определение упоминает несторианство, евтихианство и "Послания" Кирилла и Льва (называя каждого по имени), написанные "для установления истинной веры". Это упоминание Кирилла и Льва еще раз отражает убеждение собора, что православие выражено ими обоими, а не одним или другим в отдельности18. Это постановление не имело целью заменить ни "Послания" Кирилла, ни "Томос" Льва как выражение истинной веры; оно должно было найти христологическую терминологию, соответствующую вере обоих. Поэтому совершенно неверно говорить, что Халкидон отрекся от Льва (в утверждении об ипостасном соединении). Вот параграф, который так бурно обсуждался на пятом заседании:
"Итак, следуя святым Отцам, все мы единогласно учим, что Господь наш Иисус Христос есть один и тот же Сын, один и тот же совершенный по Божеству и совершенный по человечеству, истинный Бог и истинный Человек, один и тот же, состоящий из словесной (разумной) души и тела, единосущный Отцу по Божеству и тот же единосущный нам по человечеству, подобный нам во всем, кроме греха; рожденный от Отца прежде веков по Божеству, но Он же рожденный в последние дни ради нас и нашего спасения от Марии Девы и Богородицы по человечеству; один и тот же Христос, Сын, Господь, Единородный, познаваемый в двух природах (?? ??? ???????) неслиянно, неизменно, нераздельно, неразлучно; различие Его природ никогда не исчезает от их соединения, но свойства каждой из двух природ соединяются в одном лице и одной ипостаси (??? ?? ???????? ??? ???? ????????? ???????????) так, что Он не рассекается и не разделяется на два лица, но Он один и тот же Сын Единородный, Бог Слово, Господь Иисус Христос; такой именно, как говорили о Нем пророки древних времен и как Сам Иисус Христос научил нас, и как передал нам Символ Отцов".
Это определение подписали 454 епископа на шестом заседании, 25 октября, в присутствии самого императора Маркиана, который обратился к собранию сначала на латинском, а затем на греческом языке и которого приветствовали как "нового Константина", а жену его Пульхерию как "новую Елену".
Для дальнейшей истории имело значение то, что произошло на девятом и десятом заседаниях (26-27 октября): реабилитация двух выдающихся епископов, осужденных "Разбойничьим" собором, Феодорита Кирского и Ивы Эдесского. Феодорита подвергли критике Первый Эфесский собор и Кирилл в своих писаниях; Ива же написал письмо персу Марису, обвиняя Кирилла в аполлинариз-ме. Обе реабилитации были произнесены только после того, как и Феодорит, и Ива формально анафематствовали Нестория. Поначалу колебания Феодорита вызвали возмущение епископов, но его признали православным как только он в конце концов сказал: "Анафема Несторию!" Феодорит был на самом деле человеком ученым и умеренным, устроителем примирения между Кириллом и Иоанном Антиохийским в 433г. Он явно надеялся, что единство может быть восстановлено без анафематствования прежних друзей. Но реабилитация его и Ивы, означавшая принятие в общение собором двух бывших выдающихся и явных критиков Кирилла, будет использована "фундаменталистскими" последователями Кирилла (которые станут известны как монофизиты) в их очернении всего Халкидонского Собора.
Загрузка...